Новые русские

Фэн приносит готовый раствор. Дрожащими руками пытается отщелочить. Потом процеживает через кусок серой ваты. Второй приятель, которого, выясняется, зовут Косяк, бродит по комнате в поисках жгута. Поднимает с пола какие-то веревки, но они рвутся от легких рывков. Наконец находит кусок бинта. Фэн садится и кладет руку на стол. Косяк перетягивает его руку жгутом из бинта. Под тонкой белой кожей обозначаются три мутные голубоватые линии.

— Куда будем?

— Смотри сам. Доктору виднее.

Косяк надавливает на руку Фэна. Вены уходят. «Все веревки попалены», — комментирует он. Примеряется. Нервничает. Решается проколоть кожу и тут же вытаскивает шприц назад. Наконец, попадает.

— Стоп! Контроль. А, черт, воздух…

— Возьми левее, по-моему, ушла, — цедит сквозь зубы Фэн.

— Воздух! — злится Косяк. Ковыряет и вгоняет иглу поглубже.

— Есть. Контроль. Отпускай! — кричит Фэн.

Косяк вводит куб. Кожа начинает вздуваться. Выходит, пробил вену. В машине остается еще куб. Раствор в машине становится алого цвета. Фэн стонет от боли.

— Ничего, сейчас добьем, — утешает его приятель. Он делает еще дырку. Попадает. Жгут ослабевает. Фэн бессильно откидывается на спинку стула и замирает.

Гнилой безразлично наблюдает за этим истязанием и замечает:

— Дрянь раствор, проще вмазаться кипяченой водой. Давай.

Он быстро перехватывает руку Косяка жгутом.

Почти не глядя наносит удар иглой и сразу берет контроль. Косяк с вожделением смотрит, как уверенно движется шток. Уходит кубик, второй… голова Косяка опускается на грудь. Он на глазах становится мягким, бесформенным. Гнилой бросает шприц на стол. Закуривает сигарету.

— Теперь рассказывай, зачем пришел?

Но их отвлекает Аля. Она на четвереньках подтягивается к столу. Ни на кого не глядя, просит:

— Сделай мне два стандарта.

Гнилой вопросительно смотрит на Иголочкина. Тот отрицательно кивает головой.

— Иди, полежи, рано еще, — советует ей Гнилой.

Аля валится спиной к тахте иг затихает. Лев долго наблюдает за ней. Убеждается, что она впала в транс, и без дальнейших общих фраз сообщает:

— Плохи твои дела, Гнилой. Сам себе нашел приключение. Кто только надоумил тебя соваться в политику… — Иголочкин замолкает. Выдерживает на себе цепкий взгляд почувствовавшего опасность хищника. Льву становится как-то не по себе. — Ладно, не напрягайся. Но вникни буквально в мои слова. Я через свои концы узнал, что ты попал во всероссийский розыск. Так-то. Нечего было во время штурма Белого дома шарашить по американскому посольству.

— Вранье! — истерично кричит Гнилой, подергиваясь всем телом. Руками он начинает отбивать по столу замысловатые такты. Похож на впавшего в транс барабанщика. — Никто ничего не докажет! Не было меня там. Стрелять мне не из чего. Американам я войну не объявлял!

Иголочкин ждет, когда Гнилой успокоится и будет в состоянии слушать дальше.

— Что-то слишком крутым становишься, — косится на него звериным глазом Гнилой. — Кончай пороть херню. Минздрав предупреждает — опасно для твоего здоровья…

Иголочкин не особо боится угроз бывшего друга. Ему важно прижать его фактами к стене, но не перегибать палку. Иначе Гнилой от растерянности может надолго «заторчать». И толку от него тогда не добьешься. Поэтому Лева продолжает с участливым согласием:

— Мне бы и в голову не пришло тебя в чем-нибудь подозревать. Но примерно в двенадцать часов четвертого октября кто-то открыл огонь из карабина с крыши дома на Новинском бульваре. Сначала стреляли в ОМОН, перекрывший Девятинский переулок, а потом не то сдуру, не то шальной пулей накрыли одного из двух морских пехотинцев, глазевших на происходящее с балкона американского посольства.

— Правильно сделали. Нечего было фотографировать на память национальную трагедию, — просто и с достоинством заявляет Гнилой. — Только меня на той крыше не было.

Иголочкин снисходительно улыбается. Достает из кармана несколько цветных фотографий. На них мелко, но отчетливо виден Гнилой, бегущий по крыше с карабином в руке. Гнилой перегибается через стол, выхватывает фотографии из рук Левы, лихорадочно разглядывает.

— Чего меня снимали? Нас там было несколько человек. Может, и крыша совсем в другом месте?

— Брось гнать тюльку. Тоже мне, через жопу соловей. Американцы снимали кинокамерой от начала до конца. Теперь вот передали нашим. Требуют найти виновных. Сам понимаешь, им не откажут. Показательное задержание устроят. С телевидением. А уж потом по всей строгости…

— Заложить решил?! — Гнилой перемахнул через стол и впился в горло Иголочкина. Из разбитого наркомана, страдающего без «дури», он на глазах преобразился в жестокого, сильного зверя с затравленным и безжалостным взглядом. Лева на всякий случай засовывает руку под пиджак. Нащупывает пристегнутый к ремню пистолет. Впрочем, с этой игрушкой шутки плохи. Гнилой наверняка хранит здесь оружие. А убивать его никак не входит в планы бывшего оперуполномоченного.

— Чего на меня орешь? — обиженно спрашивает он. — Мне что? Американца жалко, что ли? Не за тем пришел. Есть вариант выкрутиться.