Русина раздвинула заросли, но… зеркала там не было. Ещё надеясь, что обманулась в недобрых предчувствиях, оглядела прибрежный песок и, когда увидела валявшийся в стороне платочек, поняла – кто-то её опередил. Она даже знала, кто, и, не в силах больше противостоять судьбе, обречённо опустилась наземь у большого чёрного валуна и, прислонившись спиной к камню, устало прикрыла глаза. Вспомнилась одинокая умирающая старуха из детских снов и слова любимой няньки о том, что от старости ещё никто не убежал. «Но я бессмертная, – гнала прочь устрашающие мысли Русина. – Я буду жить вечно…»
Она провела рукой по остывающему песку, сжала его в слабеющей горсти. Острый укол заставил разжать пальцы – на ладони среди песчинок слабой надеждой блестел крошечный зеркальный осколок. Желание жить воскресило один за другим далёкие образы: русский турок Фома, джинн Савка, молодой султан, Морской царь и юная Джума. Хотела вспомнить лицо батюшки – да не смогла. Она чувствовала, как дряхлеют мышцы, тяжелеют веки. Немеющие губы беззвучно повторяли слова древнего заклинания: «Зеркальце сможет разбить только тот, кого ты очень сильно обидишь…»
«Но я хотела помочь… помочь…» – шептала Русина, вспоминая неравную схватку со стихией.
…Когда течением реки Ульянку понесло в страшный вир, русалка едва успела схватить девочку за край сарафана. Притянула к себе, обвила косой безжизненное тельце и потащила наверх, подальше от смерти. Водяная воронка засасывала их всё глубже и глубже, но желание Русины спасти Ульянку было настолько сильным, что река не устояла перед бесстрашием русалки. Она приказала отпустить пленниц, и волны вынесли их на поверхность. Всхлипнув, отхлынули прочь, оставив на песке два бездыханных тела.
«Дыши, милая! Дыши, Улюшка», – согревала Русина холодные детские ручонки и молила, чтобы её сила перешла в несчастного ребёнка. Она уже отчаялась спасти Ульянку, как вдруг почувствовала идущее от неё тепло. Веки дрогнули, щёчки слегка порозовели. Посиневшие губы приоткрылись, и девочка зашлась судорожным кашлем, выплёвывая речную воду.
…Ульянка открыла глаза и увидела склонённое над ней лицо незнакомой зеленоглазой женщины, по щекам которой текли слёзы…
…Сознание расплывалось, и к Русине стали приходить видения. Вот появился джинн Савка. Он кладёт ей на лоб свою маленькую лохматую руку, цокает языком и растворяется в воздухе, оставив после себя сладкий запах амбры.
«Не уходи, – пытается остановить его Русина. – Помоги мне, Савушка!»
Джинн возвращается и, присев рядом, снова цокает языком.
– О моя госпожа, да продлит Аллах её годы, наверное, забыла, о чём я предупреждал. Она должна увидеть своё отражение хоть краем глаза, – напоминает он, заставляя Русину снова и снова царапать холодный песок. Наконец скрюченные пальцы нащупали большой осколок.
«Сейчас, Савка, сейчас я сделаю так, как ты сказал. И вновь стану прежней Русиной. А может, Зоряной. Найду суженого, такого пригожего, как Данила. Нарожаю детишек. Дочку назову Ульянкой», – судорожно сжимая в руке осколок, думала Русина.
Савка исчез, но появился Морской царь.
«Если случится так, что зеркальце разобьётся, ты станешь его Душой, а та, что придёт после тебя, станет новой Хозяйкой. Помни об этом…» – качал бородой владыка морей и океанов.
Накатился пенистым прибоем и тотчас схлынул, оставив после себя тоскливые воспоминания о жизни в подводном царстве.
– Я помню, помню… – бессознательно твердила Русина, отгоняя от себя видения.
Ей сейчас хотелось только одного – долгожданного покоя. Она крепче сжала в руке всё, что осталось от зеркальца, и легла на песок, окутанная, словно саваном, тишиной сгустившихся сумерек.
…На Усни-озеро легла ночь. По небу скользила холодная луна, бросая равнодушные взгляды на русалку, ничком лежащую на пустынном берегу. Протяжно закричала выпь, заворочался под корягой Водяной. Столетний сом, шевеля усами, медленно передвигался по дну и тащил за собой шлейф из песка и ила. Всё в бренном мире шло своим чередом, вот только Русина этого уже не видела…
Ульянка проснулась и услышала, как за цветастой занавеской шепчутся отец с бабкою.
– Негожее дело ты удумал, сынок. Негожее! Не делай этого! – отговаривала мать Данилу. – Ты почём знаешь, что это Русина?
– А кто же ещё? – горячился тот. – Я сам это проклятое зеркальце видел! Оно в Ульян-кин платочек завёрнутое лежало.
– Ну мало ли таких-то платков? – пыталась урезонить сына мать.
– Да ты что же, запамятовала, как я сам ей его с базара привёз? Нет, я это дело так не оставлю, – шумел, размахивая руками, Данила. – Мужиков подниму, всё озеро сетями опутаю, а русалку эту выловлю. А там уж она мне за всё ответит!
Ульянка подхватилась с постели, вбежала за занавеску и затеребила отца за рукав:
– Не тронь русалоньку, тятенька! Если бы не она, я бы уже давно на дне почивала.
Данила подхватил дочку на руки, стал успокаивать:
– Не бойся, доченька! Не бойся! Я ей тебя не отдам. Ух, упырица болотная! Мы ей покажем, – грозился он кулаком в сторону невидимой русалки.