Новые страхи

Примерно в это время мама стала по ночам заходить в мою спальню. Постоит у моей кроватки, ничего не говорит и не двигается. Я старалась дышать ровно, как если бы спала, но следила за ней из-под ресниц. Большей частью она просто на меня смотрела. Однажды я слышала, как она прошептала что-то вроде «Долли».

Я никогда не говорила ей об этих ночных посещениях, не упоминала о них и при папе. Я о них вообще почти не думала. Через некоторое время я поняла, что она тихонько заходила в мою спальню годами… но, наверно, я была слишком маленькая, чтобы помнить такое.

На свой восьмой день рождения я получила много подарков от бабушки (маминой мамы, той самой, которая подарила мне куклу-младенца) и была рада тому, что кукол среди них не было. Однако другая бабушка недавно ездила на родину и привезла мне оттуда сувенир – куклу в национальном костюме.

– Какое изящество! – воскликнули все присутствовавшие – то есть я, родители и бабушка – и затем стали говорить, что кукла так похожа на меня, у нее такие же высокие скулы, каштановые волосы и челка. Даже глаза у нее были зеленовато-коричневые, как у меня, и я не без некоторого трепета, рассматривая узор на маленьком белом чепце у нее на голове, думала о том, скоро ли Элизабет 3 умрет от оспы.

Другой раз я слышала разговор родителей, когда они думали, что я на первом этаже.

– Думаешь, она знает? – сказала мама.

Они были у себя в спальне, готовились к ужину.

– Не может она знать, – уверенно сказал папа.

– «Знает что?» – подумала я.

– Но ей надо… надо. Как? – И тут мама заплакала.

– Все хорошо, Джен, – сказал папа. – В самом деле, хорошо.

Мама продолжала всхлипывать, а я тихонько ушла к себе и прикрыла дверь. Достала с полок свои мягкие игрушки и стала играть, но они были в плохом настроении, хотели драться, нападать друг на друга, поэтому я убрала их обратно, чтобы успокоились.

Я нахмурилась. Что я могла знать? Я ничего не знала. Я была просто ребенком.

– По-моему, Элизабет больна, – объявила я за завтраком через две недели.

Мама посмотрела на папу, а он выпрямился на стуле. Я слышала, как он вздохнул. Потом он сказал:

– Мы хотели поговорить с тобой, Нонни.

Я тотчас почувствовала себя виноватой. Что я наделала? Я не хотела – что бы я ни натворила! Правда! Я понимала, что дело плохо. Вот что означает это «поговорить». Я сделала… что-то… еще раньше, и теперь меня ждут большие неприятности. Только я не могла понять, что же я такое сделала. Оттого ли это, что я должна была что-то знать, но только не знала?

Мама слегка кашлянула.

– По-моему, сейчас не время, Дерек.

– Ей уже восемь, Джен. Уже пора знать.

Мамины глаза наполнились слезами.

– Нет, – прошептала она. – Не сейчас.

Папа прикрыл ее кисть своей ладонью. Я поерзала на стуле. Мне не нравилось, когда родители прикасались друг к другу или целовались. То же, думаю, чувствуют все дети. Что-то в этом… неправильное.

– Пожалуйста.

– Хорошо. Не сегодня.

Мама кивнула и поднесла ко рту чашку с кофе, а я смотрела на яичницу у себя на тарелке и пыталась понять, о чем они собираются мне сказать.

После этого я попросила разрешения уйти, и они разрешили, и я убежала к себе в спальню к своим бедным мертвым куклам.

В ту ночь мама снова пришла в мою спальню, низко склонилась ко мне, ее платье шуршало. Я лицом чувствовала ее дыхание.

– Это была не моя вина, – прошептала она. От нее пахло гвоздикой и чем-то еще… чем-то кислым. Я сделала над собой усилие, чтобы не наморщить нос. Я не хотела показать ей, что не сплю. Она постояла еще минуту-другую, просто глядя на меня, затем выпрямилась и повернулась, собираясь уйти.

У двери она остановилась.

– Я знаю, что ты не спишь, Нонни. Ты всегда не спишь.

Я молчала.

Она подождала еще и ушла. Я почувствовала влагу на щеках и поняла, что плачу, только не знала почему.

Папа по-прежнему хотел что-то сказать мне… не знаю что. А мама повторяла: нет, не сейчас. Так было, когда мне было десять лет, и когда одиннадцать… и даже когда пошел двенадцатый, она умоляла папу не говорить мне. Он вздыхал, затем кивал. Я знала: он не хотел огорчать ее.

Потом я уже настолько повзрослела, что могла бы спросить у родителей порознь. Я не могла больше ждать, когда они мне скажут. Но я стала немного упрямой, так я думаю. Если они уже несколько лет хотят что-то мне сказать, хотят обсудить со мной что-то существенное, пусть они скажут и обсудят. Я не собиралась поднимать этот вопрос. Нет.

Мама продолжала приходить по ночам ко мне в спальню, и я думала, что, вероятно, родители родителей тоже так поступали… смотрели на них, когда они спали. Я хотела расспросить об этом своих одноклассников, но теперь у меня не было хороших друзей. Я была слишком застенчива, слишком нерешительна, чтобы спросить, можно ли присоединиться к их компании, поэтому большей частью я держалась особняком и за играми других детей наблюдала со стороны.