И вот Сиан встречает сестру в аэропорту. Не нашлось благовидного предлога отказать. Кроме того, в зал ожидания перед выходом на посадку ей идти ни к чему.
Сиан сидит, шарф защищает ее от сквозняка, дующего от автоматических дверей. Она греет руки об огромную чашку кофе – заказала имбирный латте. Рождество же, в конце концов. Она поднимает взгляд и видит мужчину, который пристально смотрит на нее. Он невысок, но широкоплеч. Холодок, не имеющий ничего общего со сквозняком, проходит у нее по позвоночнику, как будто на ней расстегивают молнию. Она туже затягивает на себе шарф.
Он медленно подходит ближе. Чашка выскальзывает из пальцев, кофе заливает все – она понимает, что видит сквозь него. Другие люди двигаются рядом, не видя, не замечая его, но он идет к ней. Она это знает. Она не знает, откуда она это знает, но она знает.
Она вскакивает на ноги, отталкивает с дороги стул и, спотыкаясь, выбегает из кафе. Оглядывается, чтобы понять, где он, и видит, что он догоняет. Есть в нем что-то знакомое. В его ухмылке.
Она, запыхавшись, подбегает к справочному бюро.
– Помогите мне, пожалуйста. Меня преследуют. Мне угрожает опасность.
– Не так быстро, мадам, – говорит ей гладкокожая ухоженная женщина, сидящая за столом. – Кто вас преследует?
Сиан указывает на мужчину, медленно идущего к ней.
Женщина, имя которой Риэнон, это указано на нагрудном значке, улыбается ей, ее глаза холодны, как воды реки Лифи.
– Там нет никого, мадам. – Ее нарисованные брови образуют перевернутые буквы V.
Сиан отворачивается. Он уже рядом, в нескольких дюймах от нее. Она чувствует его запах, смесь виски, табака и тлена.
– Я говорил Хенрику, что он слаб, и я сказал, что ты заплатишь, – говорит он и тянется к ней руками.
– Нет, – говорит чей-то еще голос.
За ним стоит молодая женщина. Ее руки у него на шее, ее сухожилия натянуты, глаза закрыты. Она сдавливает ему шею, оттаскивая его назад, от Сиан.
– Как тебе это удается? – с невероятным трудом выплевывая каждое слово, говорит он.
– Хенрик, – говорит женщина, – сказал, что должен сделать что-то, чтобы искупить все это.
Сердце Сиан сжимается и расширяется, как будто дышит.
– Я тебя знаю, – говорит она.
– Знаешь, – говорит Марта. – А я знаю тебя.
Мужчина, Карни, держась за горло, валится на пол. Он пульсирует, как бракованная лампочка.
– У нас мало времени, – Марта тоже пульсирует.
Сиан подходит к ней.
– Нет, мы не можем, – говорит Марта, отступая, но Сиан быстрее ее. Их пальцы соприкасаются, губы соединяются в поцелуе, и на мгновение Сиан обнимает Марту.
– Скорее возвращайся, – говорит Марта.
Сиан открывает глаза. Марта и Карни исчезли, она в самой гуще потока людей, живых и мертвых, и она совершенно одна.
Вернувшись домой, Сиан все это записывает. Все. Не на компьютере, но на листах бумаги, которые сможет прижать к себе и прочесть, когда воспоминания померкнут. А когда чернила выцветут, она напишет все это снова. Она пишет факты о петардах, сочиняет вопросы для идиотов, но понимает, что знает мало. Иногда она сидит в «Ямке», наблюдая за неизлечимо медленным Стиксом мертвых, ожидая того, что ждет ее в засаде. Она не знает, много ли ей осталось. Может быть, Марта каким-то образом будет там. Может быть, она уже здесь. Да хранит она ее в «Ямке». Да хранит она ее в ямке на своей ладони.
Коллекция Солтера
Брайан Лили
Когда вы входите в рощу древних деревьев, которые выше обычных и закрывают небо своими плотно переплетенными ветвями, разве величественные тени леса, тишина этого места и ужасный мрак обреченной пещеры не поразят вас присутствием божества?
Алиса молча провела мистера Коля и тележку, с которой он никогда не расставался, по хранилищам и извилистым коридорам в крыле Особых коллекций. Они миновали несколько дипломников с затуманенными после долгого чтения глазами, прошли мимо Терри с третьего этажа, деловито вытаскивавшей пожелтевшие карты топографической съемки из огромного ящика коллекции Макинтайра. Увидев, кого сопровождает Алиса, Терри закатила глаза.
Всякий, работавший в библиотеке, мог рассказать хотя бы по одной истории о мистере Коле. Этот странный тип всегда ходил в черном костюме-тройке, в черных теннисных тапочках, с прищуренными глазами подо лбом с такими глубокими морщинами, что их можно было принять за разломы, и таким выражением лица, как будто он только что попробовал что-то тошнотворное. Он имел печальную известность человека, который никогда не смотрит на того, к кому соблаговолит обратиться, и обладателя социальных навыков насекомого. При всех этих отталкивающих чертах Коль прославился тем, что мог починить почти что угодно, почему Алиса и позвала его.