Новые странствия Салли Джонс

Карла и Кевина я особо не видела. Чаще всего они болтались в городе и выбивали деньги из должников. Одно из направлений деловой деятельности Мойры заключалось в том, что она ссужала деньги под немыслимо высокий процент. Взяв в долг десять фунтов, ты должен был вернуть двадцать. И даже больше. Поэтому обращались к ней только те, кто оказался в действительно отчаянном положении.

Иногда бандиты при мне обсуждали место под названием Сумеречная пристань. Со временем я поняла, что это безлюдная набережная где-то в порту, куда Карл и Кевин отводят несчастных, которые не смогли расплатиться с Мойрой. Возвращаясь с Сумеречной пристани, Карл и Кевин шли на задний двор, открывали кран и смывали со стилета и кастетов клочки волос, ошметки кожи и спекшейся крови. Брать у Мойры в долг было не просто дорого. Это было опасно. Очень опасно.

Несколько раз в неделю мы с Берни работали вышибалами в «Лаки Люси». В другие ночи, когда туман плотно окутывал Клайд, мы с остальными бандитами совершали вылазки на шлюпке шкипера. И всякий раз Берни охватывал такой же страх, как и в то первое плаванье. Иногда его колотила дрожь, и он блевал, свесившись за борт.

Прислушиваясь к разговорам, которые велись в лодке, я догадалась, что это были за вылазки. Мойра сбывала краденое. Чтобы полиция не вышла на ее след, она переправляла ворованное в Ирландию. Там все эти вещи продавали на черном рынке в Дублине. Контрабандисты были ирландскими рыбаками, которые возвращались домой с пустыми трюмами, выгрузив наловленных угрей на рыбном базаре в Бриджгейте.

Все было хитро продумано. Понятно, почему констебли называли Мойру Королевой контрабанды.

Мутные делишки принесли Мойре крупное состояние. Я знала это, потому что мы с Берни часто топили ее камины. Она жила в большой квартире на верхнем этаже дома. В первый раз, когда я туда попала, я глазам своим не поверила. Все комнаты от пола до потолка были забиты старинной мебелью, картинами, статуэтками и прочими украшениями. Берни обливался холодным потом – так он боялся что-нибудь опрокинуть или испачкать углем дорогие персидские ковры.

Работать с Берни было непросто. Мы не могли отойти друг от друга ни на шаг, и все-таки он упорно делал вид, будто меня не существует. Он ничего не говорил и смотрел на меня только тогда, когда это было абсолютно необходимо. Думаю, ему стыдно было работать в паре с обезьяной. Это меня не удивляло. Подумаешь. Я сталкивалась с таким и раньше.

Только вот цепь очень мешала. Чтобы всякий раз, натягиваясь, она не дергала мне шею, я пробовала разучить походку Берни и двигаться так же, как он. Это было трудно. Цепь все равно впивалась мне в шею. И с каждым разом все больнее.

В конце концов кожа лопнула, под шерстью открылась рана. А как она затянется, если цепь надевали каждый день?

Я пыталась показать Берни, что мне больно, но он ничего не понял. А потом я всерьез забеспокоилась. За то время, что меня продержали в неволе, шерсть испачкалась и свалялась. Рана на шее могла воспалиться.

Именно это и случилось.

Однажды ночью я проснулась оттого, что меня бил озноб. Но кожа под шерстью как будто горела. У меня был жар, настоящий жар.

Утром пришел Берни и принес мне хлеба. Должно быть, он сразу почувствовал неладное. Сперва он долго стоял и смотрел на меня, и лицо его было такое же мрачное и непроницаемое, как всегда. Потом он занервничал. Глаза забегали, рот несколько раз открылся и закрылся.

– Ты заболела? – спросил он хриплым голосом.

Я кивнула и указала на свою шею. Берни колебался, но все-таки опустился рядом со мной на колени. Я отвела шерсть в сторону, чтобы он увидел мою язву. Берни обомлел. Зрелище, надо полагать, было не из приятных.

– У меня тоже были раны, – медленно проговорил Берни. – Много ран…

Он немного посидел в нерешительности. Потом встал и, широко ступая, вышел. Звук его тяжелых шагов в коридоре постепенно стих.

Довольно быстро до меня дошло: что-то не так. Почему я не услышала, как захлопнулась дверь?

Я обернулась. Дверь осталась открытой! Впопыхах Берни забыл закрыть и запереть ее.

Я приподнялась на локтях, от жара в голове все завертелось. Сердце билось сильными и частыми толчками. С большим трудом я встала. Ноги подкашивались, мне было нехорошо: пол как будто кренился. Медленно и осторожно я двинулась к открытой двери. Но как только дошла, в коридоре послышались шаги и голоса. Они приближались.

Надо спешить! Я бросилась к лестнице, ведущей к черному ходу на задний двор. Голова кружилась так, что я пошатнулась и чуть не упала. Голоса звучали уже совсем отчетливо. Мне не успеть. Шанс упущен. На ватных ногах я вернулась обратно и, задыхаясь, опустилась на холодный пол.

И в ту же секунду в комнату вошел Гордон с «Нун Рекорд» под мышкой и карандашом за ухом. Следом за ним – Берни. Гордон понюхал воздух и скривился. Пахло болезнью и грязью. Закрыв нос рукой, он подошел ближе. После неудавшегося побега я дышала тяжело и часто.

– Ей плохо, – сказал Берни. – У нее кровь. На шее…

Гордон угрюмо кивнул.