Новые центурионы

– Не имеет значения, – сказал Гус. – Совершено преступление, и мы упрячем его в тюрьму на случай, если с тобой что неладно и ты помрешь, на нашу беду, в ближайшие несколько дней.

– Не дрейфь, Чарли, – сказал раненый. – Больно мне нужно помирать на твою беду.

– Завтра, когда будешь болтать со следователями, можешь объяснить им, что отказываешься предъявлять обвинение, – сказал Гус, и они двинулись все вместе к дороге. – Ну а сегодня твой дружок поедет в тюрягу.

Неистовая красная мигалка возвестила о приезде «скорой помощи» ничуть не хуже, чем сделала бы это уже отключенная водителем сирена. Гус посветил фонариком, указывая нужный дом, и машина подкатила к обочине. Выскочивший санитар взял раненого под руку, и водитель распахнул дверцу.

– Да ты не дрейфь, Чарли, не стану я подавать на тебя в суд, – сказал раненый. – Да и о Тилли, как умею, позабочусь, покудова ты будешь жить в тюрьме. О ней ты тоже нисколечко не беспокойся. Слышишь?

12. КЛИЗМА

У Роя глухо застучало сердце, когда в прижатой к уху трубке раздались гудки. Дверь в отдел полиции нравов была заперта, и он знал, что по меньшей мере в течение получаса сюда не забредет никто из тех, что выйдут сегодня в ночную смену. Чтобы сэкономить на междугородном тарифе, он решил позвонить Дороти по служебному телефону. Совсем непросто вносить квартирную плату сразу в двух местах, отсылать ежемесячно Дороти алименты и при этом еще что-то выкраивать себе на жизнь. Если к тому же тебе нужно рассчитаться за купленную в рассрочку машину. Становилось все более очевидным, что очень скоро ему придется продать свой «буревестник» и пересесть в автомобиль подешевле, а ведь машина – одно из немногих удовольствий, что у него остались.

Решив, что ее нет дома, он почти обрадовался и уже собирался было повесить трубку, когда услышал вдруг ни на что не похожие нотки ни на что не похожего голоса, так часто умудрявшегося обычное приветствие превратить в вопрос.

– Алло?

– Привет, Дороти, надеюсь, не помешал?

– Это ты, Рой? Я была в душе.

– О, извини, я перезвоню.

– Не нужно. Все в порядке. Я уже надела халат. Что-нибудь случилось?

– Тот самый золотистый халат, что подарил я тебе на прошлый день рождения?

– К тому времени, Рой, мы уже разошлись. А золотистый халат ты подарил мне годом раньше, короче, на мне сейчас другой халат.

– Хм, как Бекки?

– Ты же видел ее на прошлой неделе. С тех пор она ничуть не изменилась.

– Черт возьми, Дороти, неужели нельзя хоть раз ошибиться и сказать мне доброе слово!

– Можно, Рой, только прошу тебя не заводить больше этих разговоров. Еще каких-нибудь восемьдесят девять дней, и с разводом будет все окончательно улажено. Обратно мы не вернемся.

У Роя застрял комок в горле, глаза наполнились слезами. Несколько секунд он молчал, пока не удостоверился, что ему удалось с собой совладать.

– Рой.

– Да, Дороти.

– Это бесполезно, Рой.

– О Господи, я все-таки кое-что скажу тебе, Дороти. Вернись домой.

Прошу тебя. Не надо искушать судьбу.

– Мы уж столько раз проходили через это...

– Мне ужасно одиноко.

– Такому красавцу, как ты? Златокудрому синеглазому Аполлону Рою Фелеру? Пока мы были вместе, у тебя не возникало никаких трудностей с тем, чтобы разделить с кем-нибудь свое общество.

– Бог с тобой, Дороти, это случилось лишь раз или два. Я же тебе объяснял.

– Знаю, Рой. Не в том штука. Конечно, ты был не самым неверным из мужей. Только мне уже все равно. Мне больше нет до тебя никакого дела, можешь ты это понять или нет?

– Пожалуйста, Дороти, отдай ее мне. – Он судорожно всхлипнул и тут же, словно в груди прорвало плотину, зарыдал в трубку, боязливо косясь на дверь и опасаясь, как бы кто из полицейских не вошел в нее раньше срока.

Оттого, что не может остановиться и что все это слышит Дороти, он сгорал от стыда и унижения.

– Рой, прекрати. Рой, я знаю, как ты страдаешь без Бекки.

– Отдай ее мне, Дороти, – сказал Рой, шмыгая носом и отирая лицо рукавом оранжевой спортивной рубашки в клетку, которую носил навыпуск, пряча под ней ремень, пистолет и наручники.

– Рой, я ее мать.

– Я заплачу тебе сколько угодно, Дороти. В своем завещании отец отказал мне кое-какие деньжата. Карл намекнул мне как-то, что, если я когда-нибудь изменю свое решение и войду в семейное дело, возможно, я смогу прибрать их к рукам. Я так и сделаю. Я тебе все отдам. Что только пожелаешь, Дороти...

– Я не продаю своего ребенка, Рой! Когда, черт тебя дери, ты повзрослеешь?

– Я перееду к родителям. Пока я на работе, за Бекки могла бы присматривать мама. Я уже с ней говорил. Ну пожалуйста, Дороти, ты даже представить себе не можешь, как я ее люблю. Я люблю ее больше, чем ты.

Минуту трубка молчала, и по спине Роя поползли холодные мурашки от испуга, что Дороти отключила телефон, затем она сказала:

– Может, так оно и есть, Рой. Может, ты ее и любишь по-своему. Только не думаю, чтоб ты любил ее ради нее самой. Здесь что-то другое. А то, кто ее любит больше, не имеет никакого значения. Главное, что ребенку, в особенности маленькой девочке, нужна мать...

– Но есть же моя мать...