– Зачем ты все это затеял сегодня вечером? – спросила она.
– Мне было так одиноко, а теперь я так проголодался.
– Ляг лицом вниз и вдави в живот кулаки. Это поможет.
Он так и сделал.
– По-моему, от этого еще больше хочется есть, – сказал он.
– Послушай, – сказала Августа. – Оставайся здесь и не шуми, а я пойду на кухню и принесу тебе что-нибудь.
– Не оставляй меня одного! – всхлипнул Эрнест. Он пытался казаться младше своих лет.
– Тогда пошли, – уступила она.
Эрнест с удивительной легкостью соскочил с кровати.
– Полагаю, тебе известно, – сказала Гасси, – что я не должна этого делать. Это нарушение правил, понимаешь?
– А что, если бы утром ты обнаружила, что я умер с голоду?
– Нельзя умереть, не поев один раз. С тобой такое не впервые.
– Но такие угрызения совести у меня впервые. Гасси, а совесть где, в животе?
– Тебе лишь бы поговорить, – устало сказала сестра. – Надо поскорее с этим покончить, так что пошли, и ни звука. – Она посадила голубя в клетку.
Из-за неожиданного перехода от страха и одиночества к безопасности и комфорту в компании Гасси Эрнеста охватило не только радостное чувство, но и приятное ожидание приключения. Он еще никогда в это время не спускался в подвал. Он крепко держался за руку Августы, пока они шли, стараясь не дышать. В гостиной Филипп читал еженедельную газету. Они даже слышали шелест переворачиваемых страниц. Неро, который был рядом с хозяином, подошел к двери, посмотрел на них и заскулил.
– Иди сюда, дружище. – Филипп говорил, не вынимая трубки изо рта.
Дети бесшумно прокрались по коридору, мимо двери в спальню, из-за которой доносилось тихое и не очень мелодичное пение мамы. Она, конечно, не услышит, когда они пройдут мимо. Они спустились в подвал. Здесь было уютно и тепло. Лунный свет падал на свежевымытый кирпичный пол, образуя блестящие прямоугольники, и на висящую на стене медную кухонную утварь, от которой шло золотое сияние. Ковидаки и Бесси уже давно спали, уставшие после предпринятых ими усилий по устранению всех следов темнокожих.
Когда дети осторожно спускались по ступенькам, Эрнест прошептал:
– Мы прямо как ночные воры, да?
Не успели слова сорваться с его губ, как он понял, как поразительно хорошо они применимы к нему самому. Хорошо, что он стоял на нижней ступеньке, а то мог бы в смятении потерять равновесие. Тогда он приложил ко рту ладонь и поднял глаза на Августу: заметила или нет?
Даже если она и заметила, то ничего не сказала и прошла в чулан. В свете луны были видны ковши с молоком джерсейских коров, буханки хлеба и много всего вкусного, особенно соблазнительного для такого голодного человека, как Эрнест. Августа нашла свечу и спички. Она зажгла свечу и осветила полки.
– Молоко с хлебом? – предложила она.
Но он уже заметил остатки яблочного пирога и чашу с девонширскими сливками.
– Ах, Гасси, пожалуйста, можно мне это? – попросил он.
Ничего не говоря, она отрезала большой кусок пирога, положила на тарелку с отбитым краем, не забыв добавить побольше сливок. Словно жрица готического ритуала, она провела его обратно в кухню и поставила тарелку и свечу на выскобленный стол. Он сел на стул, она дала ему ложку.
– Если твои ноги замерзли, как мои, тебе нужно попить горячего.
Рот был слишком занят, чтобы что-то сказать, но в глазах была благодарность, и он ложкой показал на чайник. В этой кухне чайник всегда был горячим. Гасси поворошила под ним угли, и когда вода закипела, чай был готов.
Она села рядом с Эрнестом и налила им обоим крепкого индийского чая. Первый глоток был таким горячим, что у Эрнеста выступили слезы на глазах. Но он был счастлив: они вместе, вдвоем, и он не «третий лишний», как часто бывало!
– Николас и знать не знает, где я. Ему бы хотелось быть на моем месте, так ведь?
– Не знаю, кому бы хотелось быть на твоем месте, – сказала Августа.
Это замечание заставило его стушеваться, но ненадолго. Удовольствие от поздней трапезы, две чашки крепкого чая взбодрили его. Он все еще был голоден.
Она обстоятельно размышляла над его мольбой о втором куске пирога. Он был нежным ребенком. Второй кусок мог стать лишним для его пищеварения. И все же он так мало ел с самого завтрака.
– Рискну, – решила она и встала.
Эрнесту вспомнилась поговорка, услышанная от Люциуса Мадигана.
– Семь бед, один ответ, – сказал он.
Августа в отчаянии взглянула на него.
– Ты что, не можешь не думать о плохих поступках?
Он опустил голову и некоторое время не мог ничего сказать.
– Наверное, плохие поступки для меня естественны.
– Вид у тебя невинный, – сказала Августа, – это-то и опасно. И все же рискну дать тебе еще пирога.
Она так и сделала, они выпили еще чаю. Он смотрел на нее с любовью и благодарностью. Когда они шли по коридору назад, Эрнест чуть ли не прыгал от радости.
– Отличный вечер получился, не правда ли, Гасси? Наверное, ради такого удовольствия стоит совершить преступление или даже два.
Возобладает ли в нем когда-нибудь здравый смысл? От досады Августа взяла его за ухо и повела к лестнице. Он взвизгнул, протестуя. Приоткрытая дверь в гостиную теперь распахнулась настежь, на пороге стояли Филипп и Неро.