Новые записки Хендрика Груна из амстердамской богадельни

Сестра Хервеген – очень милая женщина. Она скоро уйдет на пенсию и не стремится к достижению “целей”, поставленных перед современным персоналом: помочь кому-то принять душ за столько-то времени, разнести чай – за столько-то, натянуть кому-то чулки – за столько-то. Время на разговорчики в рабочем расписании не предусмотрено, но Хервеген не благоговеет перед инструкциями сверху. Когда ей хочется поболтать, она позволяет себе поболтать. Ей не жалко времени, она знает, что Стелваген однажды уже обожглась на ней.

Недавно она припомнила одну прелестную историю. Сорок лет назад она работала в психиатрической лечебнице в отделении для стариков. Тогда еще были общие палаты. На полке стоял ряд стаканов, куда больные клали на ночь искусственные челюсти. Однажды какая-то пациентка целый день проходила с челюстью другой пациентки. Сестра просто надавила посильнее, когда увидела, что жертве никак не удается вставить протез.

– Все заметили, что она как-то странно говорила весь день, – рассказывала Хервеген.

Внимательный читатель заметит, что кто-то другой должен был тоже целый день проходить с чужой челюстью. Но дело в том, что другая женщина в тот день заболела и вообще не вставляла челюсть.

Вечером персонал обратил внимание, что протез еще и не вынимается, а когда санитар пробовал извлечь его щипцами, жертва издавала громкие жалобные крики. С тех пор на челюстях стали гравировать имена владельцев.

– Да, интересное было время, господин Грун, – с улыбкой сказала сестра Хервеген.

– Вы – прелесть, – сказал я.

– Спасибо, вы тоже.

СРЕДА 10 июня

Послезавтра снова будет жара. Риа, Антуан и я решили сделать серьезное дело: использовать момент, чтобы провести наконец дегустацию итальянского мороженого. Спросили Эверта, хочет ли он составить нам компанию, и он, разумеется, захотел.

Кстати, вчера тоже был прекрасный день, и мы с Гертом совершили отличную прогулку на скутмобилях. Ему повезло со мной, так как под конец у него сел аккумулятор. Скутмобиль фыркнул, дернулся и встал. Пришлось просить в каком-то магазине кусок веревки, и последние несколько километров я тащил его на буксире. Народ смеялся, а дети махали нам вслед. Машущие дети меня умиляют.

Евгения Лакруа, член комитета жильцов, по происхождению француженка. Она до глубины души оскорблена тем, что Нидерланды отчеканили монету в честь победы при Ватерлоо.

– Да, нам это неприятно.

– Но на одной стороне монеты выбита просто шляпа, а на другой – наш король, – попытался я возразить. – Кто в наше время станет злиться на шляпу?

– Это шляпа принца Вильгельма Оранского, а он разбил нашего Наполеона.

– Это было двести лет назад, дорогуша, – вмешался Эрвин. – Давно пора проглотить пилюлю.

Французский президент Олланд после выпуска бельгийской монеты в память победы при Ватерлоо заявил: “Мы полагаем, что вредно выпускать монеты с символом, вредным для европейского населения. Особенно в ситуации, когда правительства еврозоны пытаются укрепить единство и сотрудничество в монетарной сфере”. Да ведь прошло двести лет! Как можно быть таким мелочным?

А Наполеон посмертно все-таки одержал маленькую победу: бельгийцы расплавили 180 000 монет в память о Ватерлоо, чтобы не мозолить глаза французам. Неистребимый узколобый национализм – самое крупное препятствие на пути к европейскому единству.

С вами был Х. Грун, ваш собственный корреспондент в амстердамской богадельне.

ЧЕТВЕРГ 11 июня

Еще немного французской политики: французский премьер Вальс прибыл в Берлин на финальный матч Лиги чемпионов, чтобы поболеть за “Барселону”. Ну да, это испанская команда. Премьер взял правительственный самолет, так что его вечерок в Берлине обошелся французам примерно в четырнадцать тысяч долларов. Французам это очень не понравилось. Великие мира сего не упускают ни одной возможности вызвать гнев простого народа. Одна из таких ненавистных особ – член европейского парламента Рашида Дати: недавно она накупила шарфиков и парфюмчиков на шесть тысяч евро из европейской казны.

То ли дело у нас в доме: все равны, все равно богаты (или равно бедны, как посмотреть) и все равно бесправны. Единственное исключение – директриса. Этот дом – ее скромное королевство, разве что ее костюмчик уступает мантии и ей не хватает обаяния для титула “королева-солнце”.

Погода все такая же переменчивая: позавчера 15 градусов, завтра – 30, в понедельник снова 15. Завтра, с самого утра, здешние обитатели опустят маркизы и плотно задвинут занавески от жары. За утренним кофе еще будет ощущаться какая-то жизнь, но после обеда в коридорах и гостиной наступит тишина. Обитатели дома разойдутся по комнатам и задремлют в любимых креслах. Один опустит голову на пазл, другой погрузится в сон перед телевизором, третий заснет, глядя в пустоту перед собой. Персонал скроется из виду. Все последние остатки энергии испарятся. Я пробую этому сопротивляться. Иногда удается, иногда нет.

ПЯТНИЦА 12 июня

– Джеймс Ласт[13] умер, – сказала Леония.

– Давно пора, – ответил Эверт.

Леония нежно погладила его по лысине.

– Не любишь его музыку, старый ворчун?