Новые записки Хендрика Груна из амстердамской богадельни

– Ну-у… Я живу на шестом этаже. Где я и где уровень моря. При моей жизни он настолько не поднимется.

Госпожу Смит явно рассердили наши легкомысленные разговоры. Она заявила, что мы обязаны разделять ее тревогу за внуков, которым придется тогда переезжать в Южный Лимбург, подальше от моря.

После четвертой волны жары мы единодушно признали, что климат испортился. Вполне вероятно, что последствия потепления будут катастрофичнее и скажутся намного быстрее, чем считается в данный момент. Homo sapiens – животное, не слишком озабоченное сохранением вида в целом. И это единственное животное, способное намеренно или нечаянно уничтожить всю Землю. Подобные размышления не настраивают на веселый лад. То, что я стою на краю могилы и у меня нет ни детей, ни внуков, – слабое утешение.

В последнее время газеты все чаще пишут о распространении деменции. Пока все сводится к тому, что следует правильно питаться и держать тело и дух в движении. Неужели нужно впасть в маразм, чтобы убедиться в пользе здорового образа жизни?

ВОСКРЕСЕНЬЕ 2 августа

Мы, члены комитета жильцов, направили директрисе заявление, в котором просим обратить внимание на пробки перед лифтом. Вчера Граме зафиксировал новый рекорд: он простоял двадцать пять минут в очереди, чтобы попасть из своей комнаты на шестом этаже в столовую на первом.

Один лифт был занят грузчиками. Вчера срочно освобождали комнату умершей в среду жилички. Женщину еще даже не похоронили, но правило есть правило. Грузовое оборудование составляют тележка из прачечной и тележка из кухни. Их можно выпросить, если они свободны. С таким хлипким оборудованием освобождение комнаты от вещей занимает почти полдня. Это означает, что один из двух лифтов полдня забит ящиками и прочим хламом. В час пик, то есть перед обедом, примерно шестьдесят человек перемещаются из своих комнат в столовую. Двое жильцов спускаются по лестнице. Все прочие зависят от лифта, но в него с великим трудом и мукой влезают четверо толстых или пятеро худых пассажиров с роляторами и тому подобными приспособлениями. Скорость лифта идеально соответствует скорости его пользователей. Если учесть, как медленно осуществляется маневр входа и выхода, то и ежу понятно, что пробки неизбежны.

Граме пропустил три битком набитых лифта, прежде чем втиснулся в четвертый. Лифт останавливался на каждом этаже, а на четвертом и третьем понадобилось выходить тем, кто первыми стояли в очереди. То есть пришлось выходить всем. При возвращении кто-то уронил носовой платок, но прежде, чем его успели подобрать, двери лифта снова закрылись. И лифт ушел вниз почти пустым. После чего Граме снова пропустил два битком набитых лифта, пока не продолжил свой путь к полуденной трапезе.

Мы сообщили Стелваген о последних из десяти замеченных нами случаев. В среднем процедура спуска или подъема на лифте в час пик занимает пятнадцать минут.

“Нам осталось мало времени, и оно слишком драгоценно, чтобы тратить в среднем по четверть часа на такие пустяки, как пользование лифтом. Кроме того, мы опасаемся неожиданного чрезвычайного происшествия. Табличка «При пожаре не пользоваться» рядом с лифтом нас не успокаивает. Кто сведет нас одного за другим вниз по лестнице?”

Вот такое письмо.

Интересно, что тут можно сделать в краткосрочной перспективе? Странно, что при постройке дома престарелых ни третьего, ни четвертого лифта в другом конце коридора не предусматривалось. Там есть только запасный выход на лестницу.

“Сойдет и так, – видимо, подумал архитектор. – Это же для стариков, им торопиться некуда”.

ПОНЕДЕЛЬНИК 3 августа

– А ты пижон, Хендрик, – заметил вчера Эдвард, когда мы с ним сидели под зонтом в саду нашего дома.

Не могу с ним не согласиться. Я все еще пижон в свои восемьдесят пять.

Эдвард решил подсластить пилюлю.

– Что ж, это лучше, чем становиться неряхой. Задрипанных нерях здесь предостаточно.

Я и с этим не стал спорить. Ведь у нас тут как бывает? Либо все, либо ничего. Здешние обитатели либо до последнего дня тщательно следят за собой, либо не дают себе труда выбросить стоптанные шлепанцы и убрать с глаз долой дырявую одежду.

– Разве это еще имеет значение? – говорят неряхи.

Дорогие старцы, это вопрос самоуважения. Самоуважения.

Чуть позже я посмотрелся в отражающее стекло выходящей в сад двери. Увидел пристойного господина в легких туфлях, кремовых брюках, отглаженной голубой рубашке с короткими рукавами и кокетливой соломенной шляпе на нескольких недавно подстриженных волосках.

– Гм, по-моему, интересный мужчина, – отметил я про себя.

Ты и впрямь пижон, Хендрик. Одна печаль – подгузник. У меня всегда такое чувство, будто его видно сквозь брюки, хотя Эверт клянется, что не видно.

Кстати, завтра он идет покупать новый костюм. С Леонией. Она сама предложила пойти с ним, когда он сказал, что ему нужен новый костюм. Подозреваю, он намеренно заявил об этом во всеуслышание.

– Костюм для гроба, – доверительно шепнул он мне. – Но Леония, конечно, не знает.