Новые записки Хендрика Груна из амстердамской богадельни

Лимонада у меня не было. У меня, в сущности, есть только кофе, чай, вино и коньяк. К счастью, нас выручила соседка. Она всегда держит дома лимонадный сироп для своих внуков.

Чуть позже мы с Фридой смаковали разбавленный напиток. Мой первый лимонад за пятьдесят лет. Болтали о школе, о том, каково быть старым, и о куклах.

– Можно я буду называть тебя дедушкой? – спросила Фрида.

Теперь я дедушка Хенк. Все-таки дожил.

Вчера я порылся в интернете и обнаружил оперативный штаб “Барометр жестокого обращения со стариками в Амстердаме”. Они сообщают, что вершина айсберга издевательств растет, как снежный ком. Госпожа Схансле, и та не сказала бы лучше. Число обращений за пять лет удвоилось. Несколько лет назад было подсчитано, что ежегодно 200 000 стариков подвергаются издевательствам со стороны детей, партнеров или опекунов. Здесь, в нашем углу, никого не бьют смертным боем. В доме престарелых синяки слишком бросаются в глаза. Одинокие старики с какой-нибудь сиделкой подвергаются куда большей опасности. Когда последний “центр опеки” будет упразднен в целях экономии, каждый с ностальгией вспомнит добрый старый безопасный дом престарелых.

ПЯТНИЦА 7 августа

Вчера днем за чаем комитет жильцов учредил “безболезненный стол”. Наша художница Евгения нарисовала прекрасную табличку с надписью: “Просим за этим столом не говорить о болезнях, недугах и смерти”.

Приковыляла госпожа Дёйтс, увидела табличку и прочла текст вслух. (Еще одно сходство между малышами и стариками: им трудно читать про себя.) Ее декламация привлекла внимание. Наша идея незаметного введения стола провалилась.

– Почему это мне нельзя говорить о моих болезнях? – вопросила госпожа Слотхаувер. – Я имею полное право свободно выражать свое мнение.

Я попытался ее урезонить.

– Рассматривайте это как тихое купе в поезде. Как место тишины.

– Знать не знаю ни о каком таком купе. Могу говорить о своих болезнях, где хочу и когда хочу.

– Можете говорить везде и всегда. Но не за этим столом! А если заговорите, пеняйте на себя, – отрубил Эверт вполне в своем духе.

Слотхаувер отвалила, и тем самым вопрос был решен. Она боится Эверта. Стоит ей оказаться рядом с ним, как на нее обрушивается куча мелких неприятностей. То крышка на бутылке с соусом сама откроется, то стакан опрокинется, то соль попадет в кофе, да мало ли что еще.

– Вроде бы неплохая идея, – подумали многие жильцы и заняли все места за безболезненным столом.

Через четверть часа господин Де Граве потерял бдительность и обронил, что в жару у него обостряется экзема. Госпожа Квинт на высоких тонах потребовала его удаления, но комитет жильцов проявил милосердие: впредь каждый имеет право на одну оговорку. Господин Де Граве на всякий случай промолчал до окончания чаепития.

Хорошо бы осуществить обратную идею – учредить специальный стол для тех, кому захочется поговорить о болезнях и желании умереть. Пусть занимают места в противоположном углу за “столом болезней и смерти”.

СУББОТА 8 августа

Вчера заходил к Гритье. Спросил медсестру о результатах, полученных разными оперативными штабами, но она посмотрела на меня как на пустое место. Гритье весело рассмеялась, подала руку и торжественно усадила меня складывать вместе с ней новый пазл из шестнадцати больших фрагментов.

Сегодня ездил с Эвертом на Северное кладбище, чтобы подыскать красивое местечко для могилы. Но забронировать место, видимо, невозможно. Часть территории предназначена исключительно для католиков, в другой стороне под землей лежат одни протестанты, вероятно, есть участок для “прочих религий” и участок для неверующих.

– Если я вас правильно понял, вы ищете участок для нерелигиозных? – спросил управляющий и объяснил, как туда пройти. – Впрочем, вы и там не сможете выбирать. Мы заполняем свободные места в порядке поступления.

– А если за дополнительную плату? – попытался договориться Эверт.

Не сработало. Эверт немедленно решил купить отдельную могилу для себя одного.

– Хендрик, мне неохота лежать в могиле, где надо мной будет чей-то гроб и подо мной чей-то гроб. Ты же знаешь, как важно для меня уединение.

– Да уж, не дай бог не поладишь с соседями, – продолжил я ход его размышлений.

– Да, как представлю себе три трупа один над другим… Вот она, скупость Голландии, в чистом виде.

Солнце сияло вовсю, щебетали птички. Это был особенный момент, там, на кладбище. Смешной, трогательный, спокойный и печальный одновременно.

ВОСКРЕСЕНЬЕ 9 августа

– Вы еще хорошо держитесь. А я больше не могу.

Я посмотрел на человека, который это сказал, и понял, что нет смысла с ним спорить. Передо мной сидел маленький, худой, обиженный старичок в инвалидном кресле. На столе перед ним стоял поильник – стакан с крышкой и высоким горлышком, как для малышей, чтобы не расплескивать чай. Он уже ничего не может делать без чужой помощи, ему больше некуда идти, но его разум в полной сохранности.