Если вдруг таких людей удается по-настоящему разговорить, то ты обязательно получишь такую порцию нелакированных подробностей, что твои ощущения по поводу войны изменятся раз и навсегда. Вот, например, артист Весник, с которым я снимался в фильме «Мастер и Маргарита», рассказывал мне как-то о войне. Известно, что он прошел ее всю, закончив в Праге. И мне очень запомнился такой момент. У него был комбат. По происхождению дворянин, служивший еще в царской армии. За всю войну никто ни разу не слышал от него ни одного бранного слова. Ни одного! Но когда прошло объявление о победе, он лег на землю и стал орать страшным, отборнейшим матом. Вот какой был выброс адреналина. Это была такая странная радость. Кто-то плакал, кто-то смеялся, а у него это вот так выразилось.
Я очень хорошо себе это представляю. Наверное, это можно вставить в какое-то кино. Может, когда-то и вставят.
Когда отменят этот закон, пытающийся нас обучить разговаривать на родном языке.
Помню еще банкет после премьеры в кинотеатре «Октябрь» фильма Юрия Озерова «Сталинград». Сидели мы тогда молодые с Федей Бондарчуком напротив настоящих ветеранов. Сам Кожедуб с нами сидел. А рядом с ним бабка в гимнастерке. На гимнастерке — килограмма два железа. Так вот подвыпила она и говорит: «Вы думаете, я всегда такая пухлая была? Нет, тростинкой в медсанбате служила. Мне раненого было самой не вытащить. Только если он мне помогал. А как его помощь обеспечить — он же без сознания? Так я гимнастерку-то расстегивала, руку его на грудь себе клала — мужики сразу в себя приходили». Вот вам школа фронтового выживания!
Я не устаю поражаться тому, сколько мы еще не знаем о той войне и той победе. Чего только стоит тот самый подвиг политрука Киселева, с которого я начал. А есть ведь еще уникальная история комбата Раппопорта — непридуманная, подлинная версия нашей войны и нашей победы. Она порой так отличается от обкатанных годами в нашем сознании мотивов. Но это наша правда о нашей победе, и мы должны отстаивать ее так же, как наши деды отстояли нашу Родину.
В связи с этим вспоминается еще один случай. В середине 80-х Люся Черновская, руководитель молодежной секции Дома актера, устраивала для нас встречи с интересными людьми. И вот однажды пришли мы пообщаться с совершенно потрясающим писателем Вячеславом Кондратьевым, который на заре перестройки сам трагически оборвал свою жизнь. Это он автор «Сашки», пьесы «Отпуск по ранению». Мощный, серьезный, из гранита человек, фронтовик, дважды раненный.
— Какие критерии у вас при выборе сюжета для военной прозы? — задал кто-то из зала невинный вопрос.
— Борис Васильев — мой коллега и друг, мы оба воевали, — ответил Вячеслав Леонидович. — Я его очень высоко ценю. Но на самом деле, чтобы взять десант, который описан в повести «А зори здесь тихие…», были брошены два больших спецподразделения, а не горстка невинных девушек. Но даже они не решились атаковать десант, они его просто окружили и взяли измором. Я знаю это точно, потому что там погиб мой товарищ. Вот что я могу рассказать к вопросу о критериях.
А дальше, немного подумав, он добавил:
— В декабре 1942 года на Калининском фронте с 30-го числа никто не стрелял. Тишина. Отдыхали. Готовились к встрече Нового года. Ночью в блиндаж, в котором находились сержант и пятеро солдат, ввалился пьяный немец лет пятидесяти. Наши схватились за оружие. Он на плохом русском сказал: «Не надо, подождите, я специально пришел по-доброму». Поведал, что участвовал в Первой мировой и был в России. И спросил: «А можно мы к вам придем? Пусть Сталин с Гитлером воюют, а мы будем праздник отмечать». На что его один из солдат спросил: «А у вас шнапс есть?» — «Много», — ответил немец. Вопрос был решен.
И в итоге они пришли. Пятеро немцев. Сели в этом блиндаже и стали пить. Напились. Какой-то немец достал губную гармошку. Стал играть. Проходивший по окопу политрук это услышал. Сержанта расстреляли через два часа. Всех остальных наших отправили в штрафбат. Всех немцев — в плен.
— Ну и куда я сейчас могу написать пьесу про это? — задал встречный вопрос Кондратьев.
Шел 1985 год. Прошло 30 лет. И таких пьес, на мой вкус, до сих пор не хватает. Иногда гадаю: «А что бы я сам хотел рассказать о войне? О чем бы собрался при возможности снимать кино?» Под впечатлением от голливудского «Интерстеллара» я, совершенно поверхностно разбирающийся в этих всех гравитациях и тяготениях, снял бы фильм о Курской дуге. О людях, которые остались там навсегда. О том, что они думают сейчас о всех нас.
Валентин Гафт. Черный квадрат