Новый Афонский патерик. Том I. Жизнеописания

Отец Евдоким очень любил обитель своего монашеского пострига, которая была для него земным раем. В монастыре он чувствовал себя словно Адам, который хранит и возделывает рай. Однако через три года после упомянутого бюрократического распоряжения, 24 октября 1977 года он оказался вне стен столь любимой им обители. Старца не слишком огорчило то, что он перестал быть игуменом. Однако он необыкновенно страдал из-за того, что был изгнан из монастыря, ради которого пролил столько пота и в котором прожил долгих 48 лет, из которых 22 года игуменствовал.

С горечью и болью старец поселился в соседней обители Дохиар, где стал послушником одного простого монаха.[162] Он оказывал ему послушание, и когда его старец за какие-то «провинности» публично делал замечания и выговоры, отец Евдоким смиренно отвечал: «Простите, благословите». Из этого видно величие его смиренномудрия.

Для того чтобы смягчить скорбь после изгнания, в начале своей жизни в Дохиаре старец каждый день садился на кораблик, который плыл в Дафни мимо стен Ксенофонта. Старец хотел видеть горячо любимую им обитель хотя бы издали. Глядя на любимые им стены, он начинал плакать и стенать: «Се́де Адам прямо рая́…».[163] Иной раз, пытаясь рассеять боль, он спрашивал находившихся на корабле монахов или мирских паломников: «Скажите, пожалуйста, а как называется этот монастырь?»

Однажды старец разговорился с одним мирянином в Дафни. Тот рассказал ему, что пожертвовал 80 тысяч драхм бывшему эконому монастыря Дохиар, сделав это по благоговению к Божией Матери «Скоропослушнице»,[164] и попросил потратить эти деньги на нужды монастыря. Рассудительный старец промолчал, чтобы не соблазнить жертвователя. Вернувшись в монастырь, он поступил следующим образом: пришёл к бывшему эконому и сказал ему: «Послушай-ка, отче!.. В Дафни болтают о том, что один человек дал тебе восемьдесят тысяч драхм на монастырь. Ну и что будет, если об этом узнает игумен? Если хочешь, оставь себе пять тысяч драхм, а мне отдай остальное, и я сам их передам игумену. Вся ответственность будет на мне». И действительно, бывший эконом отдал ему деньги, а отец Евдоким передал их игумену со словами: «Святый игумене, возьми эти деньги на монастырь! Мне их дал один человек. Если до тебя дойдёт слух, что денег было больше, то знай: кое-что я оставил себе». Так, с помощью рассудительного вмешательства старца вопрос был улажен. Старец был человеком к созиданию, а не к разорению.[165]

Часто старец-изгнанник чувствовал, как его душат слёзы от того, что с ним поступили несправедливо. Помысл говорил ему, что надо бороться и протестовать. Но однажды, читая «Добротолюбие», отец Евдоким нашёл место, которое помогло ему оставить всякие помыслы о человеческом вмешательстве. Кроме того, старец прекратил переписку с некоторыми из своих прежних врагов, простил их и стал себя чувствовать необыкновенно легко и радостно.

Игумен Евдоким

Один рабочий, знакомый старца, предложил ему передать по договору участок земли в миру для строительства монастыря, однако старец отказался со словами: «Земельных-то участков много, но вот второй Святой Афонской Горы на всём свете нет». Итак, вместо того, чтобы стать настоятелем, старец предпочёл остаться на Святой Горе, в изгнании и в повиновении у простого монаха, а игуменским обязанностям предпочёл послушание пономаря. Старец говорил: «Послушание пономаря – самое лучшее. Ведь пономарь постоянно общается со святыми, он то и дело зажигает лампады перед их иконами».

На одном из престольных праздников уставщик монастыря Дохиар велел старцу Евдокиму зажечь свечи на паникадиле. Внезапно во всеуслышание уставщик начал кричать и топать ногами на старца: «Ах ты, грязный негодный старикашка! Разве я тебе велел свечи зажечь сейчас?!» Старец молча принял оскорбление, оказал уставщику послушание, а про себя произнёс: «Терпение, Евдоким, терпение!»

Когда в святой обители Дохиар был введён общежительный устав, позиция старца Евдокима в отношении многих вопросов, касавшихся управления обителью, была крайне рассудительной. Если новый игумен спрашивал его мнение по какому-то вопросу, то отец Евдоким отвечал ему с уважением и смирением, называя его «святый игумене» и кладя перед ним поклон. Его советы касались практических, жизненных монашеских вопросов. Он советовал игумену снисходительнее относиться к братии, и в постные дни, когда они совершали тяжёлые работы, разрешать пищу с растительным маслом. Относительно себя старец попросил разрешения не спускаться в трапезную, а принимать пищу в келии. Это было не по своеволию, а по другой причине: ему было достаточно вкушать один раз в день. Однако на богослужении он всегда был в церкви и, когда говорил уставщик, пел на клиросе, пока ему позволял голос. Кроме этого, старец советовал новому игумену очистить прилегавшую к монастырю территорию от деревьев и кустарников, говоря: «Если загорится лес, спасётся монастырь, а если загорится монастырь, спасётся лес».