Новый американский молитвенник

— В эпоху неолита у людей не было ни времени, ни возможностей изготавливать что-либо сверх того, в чем они нуждались для выживания, — сказал незнакомец. — Ну, конечно, игрушки для своих ребятишек они вырезали. Всяких там мамонтов и прочую дребедень. Но на этом все. Потом общество стало усложняться, технологии совершенствоваться, и всякого бесполезного барахла стали делать все больше и больше. Сейчас для него наступил золотой век. А со временем общество вообще станет производить одни безделушки. Все будет опошлено. Природные ресурсы переведутся на ерунду, любая идея превратится в лозунг, любое сколько-нибудь заметное сооружение растащат на сувениры. Человечество будет обитать среди пепельниц в виде ящериц, электронных сверчков, кухонных прихваток с портретами Гарри Поттера. Искусство будут производить машинным способом, а не вырывать из собственного сердца, как раньше. Уровень величия будут определять торговцы. Любовь, которая прежде вдохновляла на стихи, романы, симфонии, а ныне на попсовые песенки, со временем станет вдохновлять на какую-нибудь еще более бессмысленную пошлость. Черт побери, да ждать уже совсем недолго осталось. И твоя книга тому прекрасный пример. Ты взял всю эту штукенцию с пламенеющими кустами и славой небесной и выбросил ее на рынок в виде конструктора «Построй своего Иегову». Вот почему она меня так восхищает. Это переломный момент.

Образ сборной модели Иеговы так меня озадачил, что я не сразу ответил.

— Звучит умно, только не знаю, тянет ли вся эта хрень на теорию.

— Вот именно! — Незнакомец потушил сигарету о спину ящерицы. — Об этом и речь. Пять сотен лет назад твоя идея показалась бы мне сногсшибательной. В ней есть размах, свобода. В те времена она разожгла бы настоящий пожар в умах людей. А теперь это просто… умная хрень.

Он прошелся по проходу, запустил руки в корзинку, полную запонок с отштампованными на них колкими фразочками, и пропустил их через пальцы, будто пиратские дублоны.

— Но это не главная причина, почему я обзавелся бы таким магазинчиком, как этот! Тут все дело в вещах, брат! Люблю я эти безделушки, клевые они!

— Может, купишь тогда парочку, — предложил я.

— Ни за что! Это место для меня как музей. Покупать что-нибудь здесь — все равно что шлепнуть кредитку на стол где-нибудь в Лувре и сказать: «Заверните-ка мне парочку Моне». — И он окинул взглядом загроможденное безделушками пространство. — Вот где человек может быть по-настоящему счастлив. Да ты, наверное, и был бы счастлив, если бы они за тобой не гонялись.

— Кто не гонялся?

— Да кто угодно. Или будешь мне говорить, что у такого, как ты, нет врагов? Тех, кто не прочь был бы с тобой посчитаться?

— Да в общем-то нет.

— Ну да, как же! Наверняка есть кто-нибудь, у кого на тебя зуб.

— Ну, может, и есть один, — сказал я. — Проповедник из…

— Вот видишь? О нем-то я и говорю. Об этом одном-единственном. Без него никак. Он — необходимое условие существования. Сам знаешь, как это бывает. Борьба за территорию. Тут уж либо ты его уроешь, либо он тебя.

Что это было — уличная логика или совет демиурга, — не имело значения. Сбитый с толку его присутствием, я осознал, что сбит с толку и всем остальным. То немногое, в чем я в своей жизни был уверен, — Тереза и новый стиль — дрейфовало в море смятения. Я готов был верить оракулам и жаждал навязать статус предсказателя первому, кто окажется под рукой, а потому попросил его высказаться подробнее.

— Так ты просишь у меня совета? — Он вынул из пачки следующую сигарету, но не зажег ее, а стоял, похлопывая себя рукой с зажатым в ней «кэмелом» по груди. — У меня? Вот это да. Я польщен, брат. Серьезно. — И он зашагал по проходу ко мне. — Так, значит, этот парень, проповедник этот… случайно, не тот самый, которого ты размазал по стенке у Ларри Кинга, а? Тот, который из Финикса? Трит, кажется?

— Ну, я точно не знаю, но… может быть.

— Вполне понятно. Ты ведь только что не угробил чувака.

— Не так уж все серьезно.

— Ты что, газет не читаешь? Парень теряет свою паству. Не проходит и дня, чтобы в Финиксе не напечатали о нем очередное разоблачение. Скандал всплывает за скандалом. Репортеры слетаются, как мухи на дерьмо. Люди приходят и говорят: Трит сделал то, Трит натворил это. По твоей милости он теперь как букашка под лупой. Немудрено, что он спит и видит, как бы с тобой поквитаться.

— И чем это ему поможет?

Он протянул руку и коснулся моего лба. Движение было таким плавным, что я даже не уклонился. Когда он отнял руку, у меня между глаз осталось холодное пятнышко.

— Это еще что за чертовщина? — спросил я, снова испугавшись.