Новый Белкин (сборник)

А просто человеку без убеждений, «преодолевшему» их как атавизм, неприятен идеализм Вайды как таковой, его воротит от вайдовских патетической веры в Бога и любви к Польше как от того, что прописано по ведомству «идей», а значит смотрится смешной глупостью. «Это не про людей, а про идеи. Про Польшу, верность, костел, рождество, произвол, вассалитет, честь, присягу, свободу и память. <...> разобраться, кто кому чей родственник среди регулярно падающих в обморок дам, невозможно, да и ни к чему, ибо главные здесь не они, а встающая за ними, все уменьшающимися в размерах, большая идея дымного неба и попранного национального достоинства, и сволочизма тоталитарных систем, прежде всего русской, потому что немцы в Катыни, как выяснилось, ни при чем...»

Обратим внимание, что для Горелова люди отдельно, а идеи – отдельно. Ну почти буквально так; и с нажимом, с пережимом: «...настоящее кино всегда про человека – одного, а не роту, какие бы за ним ни вставали глобальные аллегории». Воодушевленного на старости лет идеями, отстало-пафосного «пана Анджея» он снисходительно называет «неисправимым интровертом». И дальше, дальше, дальше производит ехидные обобщения: «Поляк, сошедший с эшафота, в одночасье становится комичным. <...> Увы, как и многих, свобода Польшу не красит. Их правые из дерзновенных мучеников становятся мстительными недалекими жлобами. Их шляхетское воспитание оборачивается высокомерным хамством обслуги, особенно в на века разобиженной Варшаве...» Не удержался наш автор и от упреков: поляки сами виноваты, плохо воевали, а значит, не имеют и серьезных прав на какие-то там претензии; к тому же Катынь – это (якобы) месть за страдания и гибель пленных красноармейцев во времена советско-польской войны 1919 – 1920 гг. (увековеченной, к слову, в «Конармии» Бабеля, где красноармейцы тоже не выглядят рыцарями без страха и упрека). Характерная, надо сказать, конверсия цинизма в аспект прагматики.

Грубовато, но небезосновательно написал о Горелове участ ник дискуссии в блоге Экслера Alex Krycek: «Господа, я вот целый час уже потратил пытаясь отыскать среди опусов этого блина горелова хоть один, где он не плевался бы желчью направо и налево и не вытирал бы ноги обо всех оптом и в розницу. Есть ли для автора луч света в темном царстве или он действительно так безнадежен как хочет казаться? Сколько уж лет я в инете, но такого средоточия мизантропии в одном отдельно взятом индивидууме встречать пока не доводилось, однако. И витиеватость слога совершенно не уравновешивает все это дерьмо, рвущееся наружу столь бурным потоком. Я сам вроде циник тот еще, но не дай мне боже стать хотя бы наполовину таким мудаком, как этот дениска» (http://exler.ru/blog/item/6528/).

Не менее отчетливо этот модус прописался в последнее время в нашей литературе, которая иногда дает просто убийственные примеры цинизма как позиции и стиля. Особенно явственно он проступает, должен я сказать, в художественных изделиях последнего советского поколения, поколения позднесоветских мальчиков, которым сейчас 35-50 лет. То, что осложнено у старших как минимум гуманистическими «пережитками», а у младших явной тягой к простым и надежным истинам, у тех, кого некогда обозвали «семидесятниками» и «восьмидерастами», явлено бесстыдно, грубо и зримо. Вот как пишет блоггер retromaniak: «Я вижу, сформировалась большая прослойка людей примерно 1973-1979 года рождения. Детство и ранняя юность которых пришлась на позднесоветские годы. <...> Сейчас этих людей очень много и среди глянцевых журналистов и среди политтехнологов (у Павловского). Очень гнилое, подлое поколение. Они себя еще покажут скоро во всей красе» (http://aptsvet.livejournal.com/315382.html?page=2#comments).

Их ранний полудетский скепсис обернулся подчас неисправимым циническим прищуром, в котором нетрудно угадать инфантильный след. Некоторые с ним борются. Другие – даже не пробуют.