Новый год в октябре

– А этот…. шеф твой? – вмешался один из матросов. Где он–то? Сейчас штормом воды холодной нанесло, простудишься. А тот – здоровый кабан, пусть и лезет. Заодно рыбку подстрелит. Федя, дай ему ружьишко, уха нам будет. А то макароны уже в глотку не идут!

Гогот.

– Болен он, – серьезно объяснил кто–то. – Яблок за вчерашний день объелся. Килограмм пять умял. Как пить дать пробой на корпус у мужика. Седни и носа не кажет – в гальюн переселился, поди. Как бы нам, братва, холеру какую через него не подцепить!

Гогот усилился. Прошин закусил губу от досады. Чем же он не полюбился этим морячкам? Характером не угодил? Э, просто все разъяснялось. Надо было с ними и перемолвиться при встрече, и пошутить, и за «жизнь» по две минутки с каждым потолковать… А он и не смотрел на них. Оттого все и… Но только ли оттого? Школа, институт, работа… Ведь было же так, что старался он стать «своим», старался! Но все равно его не любили. И он спрашивал, почему, и ему не могли ответить.

Он повалился на койку. Зубами до ломоты в челюстях впился в подушку. Потом встал. Нет! Это была не его игра и не его выигрыш. Он понял – не его. И метнулся на палубу.

Выскочил, тяжело дыша. Светило солнце. Матросы покуривали, привалившись к рубке. Океанологи сидели, как мусульмане на молитве, возле контрольного пульта и, чавкая от удовольствия, ели арбуз. Розовый липкий сок тек по их небритым подбородкам. Несколько обглоданных корок покачивалось за бортом. С равнодушным видом Прошин подошел к ним; выдержал необходимую для правдоподобия паузу, глядя на уныло качающиеся стрелки приборов, отвел книзу рукоять рубильника…

– Да… ты…. чиво?! – возопили исследователи океанов, вскакивая с мест.

– Герметизация, – объяснил Прошин. – «Лангуст» надо снимать… Это не ты там копался? – с презрением обратился он к Кеше и, не дожидаясь ответа, прибавил:– Под водой напряжение…

– То есть… как? – Лицо Кеши теперь побледнело полностью. – Там же смотрят…

- Что смотрят? Кто?

- Наташа… Я думал…

– Акваланг! – заорал Прошин, сдирая рубаху. Пуговицы бисером брызнули по палубе. Ну, матерь вашу!