Новый год в октябре

По наступившему молчанию Прошин понял: слово предоставляется ему. Он не особенно задумывался над сочинением оправданий, перепоручив это вернувшемуся Второму, оправлявшемуся от шока. А сам он, Прошин, сжался, пропал, перенесся куда–то далеко–далеко, откуда все прекрасно слышалось и виделось, но где никто не видел и не слышал его. Он юркнул в обитель Второго, удобную и тихую, как наблюдательный отсек с узкой бойницей в крепостной башне. А Второй, заполнив все его существо, кинулся в драку. Второй сказал:

– Я… начну с того, что назову все, сказанное здесь, грязной – я повторяю! – грязной клеветой. Я запомнил все пункты этого устного пасквиля и все эти пункты немедленно разобью! Но сначала хочу сказать, что Лукьянов…

– Товарищ Лукьянов, – монотонно поправил его секретарь.

– …что он уже давно создает в лаборатории этакую оппозицию, коей командует… Я объяснил ему мои нечастые отсутствия в лаборатории международными связями НИИ, что есть и общественно значимая задача! Я возложил на него почти все свои полномочия и не снимал их, хотя чувствовал: они помогают Лукьянову…

– Товарищу…

– …товарищу в его нечистых кознях против меня. Его желание вступить на мое место известно всем, но желать можно всяко, а вот путь к осуществлению желаний он выбрал скользкий и темный – путь инсинуаций и клеветы!

Второй актерствовал превосходно, перебирая интонации, как искусный арфист струны. Он тяжело дышал, и голос его был прерывист, взволнован, каким и надлежало быть у незаслуженно обиженного правдолюбца.

– Все сказанное я воспринимаю как обвинение в воровстве… да! – еле выдохнул Второй. – А между тем это законно… – Тут лицо Прошина побелело, и он медленно осел в кресло.

«Доканчивай спектакль сам», – брезгливо проронил Второй и вышвырнул Прошина – из такого замечательного уголка! – на поле битвы…

Прошин провел ладонью по лбу, стерев влажный холод испарины. Сердечный припадок был просимулирован довольно лихо.

– Сейчас… – прошептал он, действительно приходя в себя. – Сейчас… пройдет.

Сквозь щелочки еле прикрытых глаз он видел заботливое лицо помощника директора по режиму; секретарь парткома недружелюбно глянул в сторону растерянного Лукьянова и тоже наклонился к Прошину.

– Вам … плохо? – спросил он с примесью недоверия.

– Я… – В глазах Прошина застыли слезы. – Какая ложь! Я представлю документы…

С секретарем наушничал Михайлов.

« А он-то откуда возник? – изумился Прошин. – Тоже с ними?»