Новый год в октябре.

– Я размышляю, - кивнул Поляков. - И уже почти знаю, что делать. Не скули, парнишка, все будет в полном о-кее. Я, Леша, беру над тобой опеку. Гляди… - Стеллаж с книгами отделился от стены, открыв черный прямоугольник взода в сиежную комнату; вспыхнуло голубое сияние, и перед Прошиным действительно предстал двадцать первый век.

Он увидел маленькую, великолепно оборудованную лабораторию. Стены, заставленные приборами, высокое кресло на ножке- стержне, стенд, а на нем интсрументы для тончазшей пайки и измерений; какие-то щипчики, лапки; микроскопы в золотистой полиэтиленовой пленке… И все сверкало цветным пластиком, хромом и чистотой.

Свет погас, стеллаж с книгами отъехал на прежнее место, и вокруг вновь возродилось средневековье на переломе к ренессансу.

– Вторая комната, - пояснил Поляков. - Вопросы есть? Поясняю. Я надомник. Понимаешь, в последнее время народ резво берет западную аппаратуру…

– Ты чего… мастер дядя Вася?

– В самую, старина, точку. Звучит оно, конечно, пошловато, но дело в масштабе…

О! - Он тряхнул толстенной записной книжкой. - Здоров талмуд? Клиентура…

– Тебе надлежало родиться и жить в западном полушарии, - устало заметил Прошин.

– Мне, да и тебе, - Поляков щурился от табачного дыма, - жить именно здесь надо.

– Да! - вспомнил Прошин, кинулся в прихожую и вернулся с портфелем. - У меня есть бумага с подписью Бегунова. Чистая. Вот.

– Липа? - деловито спросил Поляков, разглядывая подпись.

– Все подлинно! Это случайно вышло. Лист прилип…

– А Бегунов? Он в курсе твоих…

– Нет, он сейчас в больнице, на обследовании…

– Ну тогда… порядок! Живем! Кстати, как ваш анализатор?

– В печенке он у меня, анализатор этот, - проговорил Прошин, глядя, как Поляков достает пишущую машинку.

– Вот что, - отозвался Поляков, присматриваясь к фразам, рождавшимся под ударами литерных молоточков. - Мы договоримся так: я даю тебе мини- авансик, вытаскивая ваше дебильство из заварушки; я открываю вашему олигофренству райские перспективы, но в оплату в ближайшие лет пять ты занимаешься онкологией.

– Тебе- то что с него что, с анализатора…

– Ха! Да на разработку такой техники можно выписать все! Японские блоки, штатские интегралки… Все это идет ко мне, а я, конечно, прилично плачу. Деньгами, своими игрушками, тряпками, картинами, книгами, выпивкой… Ну, как тебе такой концерт для фортепьяно с роялем?

– Рояль- это ты? - спросил Прошин хмуро.

– Угу. Теперь так. Чувство меры у меня безукоризненное. Как у штангенциркуля.

Обжираться осетриной, чтобы потом треску трескать, да и ту по праздникам, при всей разухабистости своей натуру я себе не позволю. Анализатор же — конек, на котором мы с тобой весь белый свет обскачем. Как? Подписывает тройной договор. Врачи, вы и наш НИИ.

То есть мы работаем на медиков сообща. А тут-то зарыта породистая собака! - Разгоряченный идеями, Поляков стянул с себя шерстяную кольчужку свитера. - С министерством проблем нет. Будут мотивировки — пошлют куда- хочешь. А их куча! Ракпроблема мирового значения. Нахрапом, естественно его не взять… Я это к чему… К тому, что на своей специфике как таковой далеко не уеду. А вот если вкрутить меня в дело… В общем ты мне остро необходим. Далее. Срочно вычищай всяких лукьяновых, и я помогу набрать покорных, расторопных ребят. А то что такое? Все тобой помыкают, любая сволочь.

Нехорошо, согласен?

– Ой, умрешь… - вздохнул Прошин.

– Командовать надо самому, постоянно держа коллектив в здоровом напряжении.

– Только к чему все это? - машинально спросил Прошин.

– Что?

– Да так… Все это в итоге бесцельно.

Поляков откинулся на спинку кресла, сложив руки на груди.

– Мне ясно.- Выбритые складки его щек брезгливо дернулись.- Ты просто лентяй с покушением на философию Гамлета. Быть или не быть? Так, что ли? Запомни, друг дорогой, с подобными душевными муками дело кончается дурдомом. Вы это бросьте, ваше величество… Ты живи, понял? Езди по свету, не считая денег, целуй красивых баб и читай интересные книги. Кстати, в какой-то их них сказано: не принимай жизнь всерьез, иначе крышка, задавит она тебя, жизнь-то… Не помнишь, кто это сказал?

– Н-нет.

– Значит, это сказал я.

* * *

Проснулся Прошин с теми же мыслями, с которыми и лег спать. А думалось просто и безответно: что будет?

Заседание партбюро назначили на три часа в кабинете заместителя директора, и ровно без одной минуты три Прошин вошел туда, мгновенно отметив: все тот же состав бюро. Мясищеев — генерал-майор в отвтавке, - секретарь парткома — сталь в глазах и никакого юмора — и заместитель директора Далин — усталый, болезненный человек, из-за постоянных недомоганий собиравшийся на пенсию.

– Вернемся… к прерванному разговору, - буркнул секретарь.

Мясичев грустно закивал головой. Далин отвел взгляд в сторону.