Новый год в октябре.

– Да, тут генеральская рота, каждый сам себе командир, - согласился Прошин, присаживаясь на край стола. - Но я ввожу новый устав, господа генералы. И извольте чтить его с послушанием и кротостью новобранцев.

Все молчали. Чукавин сжимал кулаки. Лукьянов, улыбаясь, смотрел в окно. Авдеев, морща лоб, силился оценить ситуацию.

«А Коля… знал? - спросил себя Прошин. - Неужели и Коля? Нет, он бы… А Серега?»

Глинский, опустив глаза долу, прибирал на стенде. Лицо его выражало лишь одно: сосредоточенную умиротворенность.

– Я пошел, - хрипло сказал Прошин. Глинский, возьмите документацию по «Лангусту» - и ко мне.

В кабинете Прошин взял Глинского за отворот пиджака.

– Знал? - оскалив зубы, спросил он.

– Да ты… с ума сошел? - Тот развел руками и подогнув колени, даже присел.

– Ты со мной? - Прошин убрал руку. - Поезд стоит… Сергей не отвечал.

– Иди, - сказал Прошин.

Он представил себе дальнейший день: в лаборатории сегодня не появиться — стыдно; в кабинете сидеть — хуже нет. А вечером? Квартира обрыдла. Таньку позвать? Надоела. К Полякову поехать? А там что? Смаковать шахеры-махеры, давать осторожные обещания в партнерстве и понимать, как же они с Поляковым удручающе одинаковы? А то, в чем они разные обсуждать надо с иными собеседниками. Но их нет и не будет. Те, иные, либо враги, либо чужие просто…

* * *

Каждую субботу Прошин взял себе за правило посещение секции каратэ — вспоминал молодость. Секция считалась закрытой, ведомственной, но тренер — давнишний, еще со школьных лет, приятель его — устроил пропуск. В секции кроме зала с татами, гирями и тяжеленными мешками с песком, висевшими на канатах, имелись также бассейн, сауна и батут.

От четырехчасовых занятий он получас громадное удовольствие: мышцы наливались силой, походка становилась пружинистой, легкой, а после сауны тело охватывала истома свежести и здоровья.

Одно было плохо во всех этих физкультразвлечениях — недоставало компаньена, а публика, собиравшаяся в секции и состоящая главным образом из профессионалов, Прошина не привлекала. Созрела идея пригласить Полякова.

Услышав о каратэ и прочих ужасах, тот поначалу отнекивался, но затем, соблазненный бассейном и сауной, согласился.

В секцию он прибыл с ящиком чешского пива; Прошин же, этого напитка не признававший, удовлетворился квасом — ледяным, крепким; от него щекотало в носу и наверстывались слезы.

Благодетеля своего он затощил вкушать прелести жизни в ведомственной бане не только из расчета на то, чтобы посидеть за компанию в раскаленном пару голышом; сверхзадачей бы докторская. Шло смутное время игры. Бегунов об анализаторе молчал, но можно было недеяться на самое лучшее, в том числе на выигрыш вояжа в Австралию. Дело оставалось за диссертацией — с ней определенно не успевалось, и гипотетические сроки проталкивания ее на ученом совете, рассылка экземпляров по авторитетам и сбор отзывов переваливали далеко за октябрь.

И Прошин возложил надежды на Полякова.

Тот сидел на гладкой струганой скамье, вытирал обильный пот и, постанывая от жары, вливал в себя очередную бутылку пива.

– Ты, Леха, умный мужик, - говорил он в перерывах между жадными глотками. - Местечко нашел подходящее! Все, я теперь тоже с тобой… Кости ломать- уволь, а в баньке с превеликим удовольствием…

– Конечно, старик, конечно, - поддакивал Прошин, думая, как бы начать разговор. Начинать в лоб не хотелось. - Ты почему не женишься? - внезапно спросил он.

– Ты что? - поразился Поляков. - За идиота меня считаешь? Или за старого хрена? Не-ет, брат, я еще… - Он подвигал дряблыми бицепсами. - Я еще… У меня же их пропасть! - отыскался, наконец, точный ответ. - Ты чего…

– А любовь?

– Я необычайно люблю себя.

– Классик писал, что одинокий человек всегда находится в дурном обществе.

– Я душа дурного общества, - ответствовал Леонид Мартынычю — Ты чего, жениться надумал?

– Упаси бог! - поднял руки Прошин. - Просто… подчас одному бывает тяжело. Одиночество - свобода, но и кандалы.

– Леша, одиночество — не только определение состояния, это категория философская. Но я не любитель философствовать. Голова пухнет. Я низменный эпикуреец и считаю одиночество оптимальной формой развеселого бытия. У меня куча знакомых, в том числе и женщин. Они развлекают, и развлекают неплохо. А надо побыть одному — чего проще? Выруби телефон и будь.

– Я о другом одиночестве…

– А другого нет. Ну, если откопается ненароком, знать его не желаю. И тебе не советую. Заведи себе веселых приятелей, Леха. Мы же в мире людей, и прозябать в мире людей в одиночку опасно! Охо-хо, парок как жжет! В следующую субботу обязательно меня с собой прихвати. Ну, парец, а?!

– В следующую врят ли получится, - закинул Прошин удочку. - Над диссертацией надо корпеть. К октябрю я должен защититься.

– Почему именно к октябрю?

– Отец на пенсию собрался…

– Та-ак. Ясно. Обжираловка перед голодухой. Понял. - Поляков отставил бутылку. - Тебе требуется моя поддержка?

– Не откажусь. - Алексей неторопливо отхлебнул кваску.

– Заметано. Тащи манускрипт. Как там с анализатором?

Миттельшпиль диалога. Переломный момент. Кризис. Апофеоз.