Новый год в стиле хюгге

– Десятого сентября меня уже здесь не будет, – твердо сказала я, чувствуя, как кровь отливает от щек. В коридоре внезапно стало душно.

– В смысле – не будет? – искренне спросил Кир.

Я прошла мимо него в свою комнату и заперла за собой дверь – за мгновение до того, как Кир схватился за ручку.

– Открой, Звездочка, нужно поговорить. – Он так осторожно постучал костяшкой пальца по стеклу двери, будто и в самом деле собирался просто пообщаться. Но что-то в его движениях, в каких-то незаметных глазу деталях заставило меня быть настороже.

– Говори оттуда, – сказала я.

– Шутишь, да?

– Не шучу.

– Звездочка… – Он прислонился лбом к стеклу. – Если ты уедешь, все будет кончено. Ты просто вычеркнешь меня из своей жизни, меня больше в ней не будет. Никогда. Понимаешь? Всего этого больше не будет. Нас не будет. Нам нужно об этом поговорить. Открой.

– Не открою, – уже тише ответила я.

Он выдохнул так тяжело, будто порядком вымотался. Не к добру. Потом куда-то отошел. Я сидела, вслушиваясь в каждый звук, но ничего толком не могла расслышать.

Затем Кир вернулся.

– Отойди от двери, – сказал он, и я тотчас же невольно послушалась.

Зазвенело стекло – я вскрикнула и закрыла уши ладонями. В дыру с торчащими осколками пролезла закутанная в полотенце рука Кира. Он открыл дверь, вошел в комнату.

– Теперь поговорим.

– О чем ты думаешь? – спрашивает Кир, и я внутренне напрягаюсь.

Когда-то такие вопросы были нашей любовной игрой. Мы отвечали на них честно, ответы помогали узнать друг друга лучше, иногда с совершенно неожиданных сторон. И очень часто оказывалось, что это романтические, чувственные мысли. Тогда ответы перерастали во что-то большее. Но иногда я врала – очень редко, когда думала о жизни в далеком городе. О жизни без Кира.

– Чудесная зима в этом году. – Я снова отворачиваюсь к окну.

Зима и в самом деле чудесная: снежная, свежая, словно обещание чего-то нового. Светает. Люди и машины спешат куда-то по белым улицам. Кажется, что скоро Рождество.

– А я не растерял этот навык, – говорит Кир. Я молчу, и он продолжает: – Чувствовать, когда ты мне врешь.

– Вот сейчас в арку, направо, и там паркуйся, – отвечаю я. – И это чистая правда.

– Какое-то понтовое место, – без особых эмоций произносит Кир, заглушая двигатель.

Так и есть.

По привычке я на мгновение задерживаюсь у тяжелой деревянной двери ресторана, потом вспоминаю, что я с Киром, и сама открываю. Ко мне подлетает молодой администратор с блестящей, как в рекламе, копной волос и помогает снять пальто. Кир вешает куртку на вешалку. Смотрю на него и улыбаюсь: он весь в черном, я вся в белом – инь и ян. Сейчас одежда как никогда подчеркивает нашу противоположность.

– Прошу! – Официант галантно показывает нам рукой в сторону столика у окна.

Обожаю это место! Деревянные окна с видом на пешеходную улицу, еще пустынную, заснеженную. Огни фонарей белыми звездочками убегают вдаль, перекидываются по мосту через темную реку. А там, за рекой, высится бизнес-центр, на его одиннадцатом этаже находится моя мечта – агентство, в котором я работаю.

Подоконники в этом ресторане тоже, как я люблю, невысокие, вровень со столом, и широкие – в домах на такие можно забираться с ногами, коротая вечерние часы за чтением. На подоконниках – старые толстые книги в богатых переплетах, высокие оплывшие свечи, композиции из еловых веток, украшенные засушенными кружочками апельсинов и палочками корицы.

Столики круглые, небольшие – на двоих, накрыты белоснежными скатертями. Сервированы белыми фарфоровыми тарелками разных размеров, хрустальными бокалами и столовыми приборами с витиеватыми ручками, отливающими золотом. Они будто говорят: мы очень дорогие, только для ценителей. Но самое главное в столовых приборах – то, что их восемь.

– Что-то я не понимаю, как они очищают этот веник от пыли, – говорит Кир, глядя на огромный венок из еловых лап, который занимает едва ли не половину потолка.

Очень странно, что Кира интересует чистота. Но я оставляю эту реплику при себе.

Официант пододвигает стул, помогая мне сесть, Кир плюхается на свое место. И наконец замечает столовые приборы. Он внимательно рассматривает вилки, переводит взгляд с ножа для мяса на нож для масла. У него идет такая работа ума, что вздувается жилка на лбу. Мне сложно сдерживать смех, аж слезы в уголках глаз проступают.

Жду, когда он попросит о помощи. Попросит о помощи меня.

Кир берет вилку для рыбы, задумчиво крутит между пальцев, поднимает взгляд – и я застываю, будто застигнутая врасплох. Вскидываю бровь – что?

– И ты знаешь, как всем этим пользоваться?

– Конечно, – будничным тоном отвечаю я, будто сама два года назад не штудировала учебник по этикету, прежде чем прийти на открытие этого самого ресторана – его директор был моим первым клиентом.

Официант приносит нам меню, его коллега ставит на стол корзинку с крафтовым хлебом и масленку с кружочками свежайшего масла.

– Не знаю, зачем так усложнять жизнь… – Кир провожает официантов хмурым взглядом.