Новый курс (СИ)

  - Стой, чудак, куда ты. У меня чисто "академический" интерес. Марек! - позвал я бармена.

  - Слушай, Марек. Видишь, девушка сидит? Принеси ей плитку шоколада и скажи, что за ней минут десять наблюдал парень через окно, а потом попросил передать шоколад и ушел.

  - Давай посмотрим, что будет, - сказал я Шуре, наливая коньяк.

  Марек подошел к девушке, поговорил с ней и положил на стол шоколадку. Девушка испуганно смотрела на нее, потом - ага, ей было и страшно и любопытно! - посмотрела в окно. А потом она покраснела и улыбнулась.

  - Шура, - сказал я, подводя итог эксперимента, - все девушки хотят быть любимыми, все юноши хотят быть свободными. Любви на всех у нас не хватит, но свободу от власти доллара желающим обеспечим. Нам пора в офис.

  - Анатолий, это не про вас ли по телевизору рассказывают, - сказал Марек из-за стойки.

  С экрана телевизора уверенно, давая понять, что он-то раскусил все тайны бытия, нам о нас же рассказывал телеведущий - мужчина, с характерным для своей специальности лицом, кричащим: "дайте мне скорее что-нибудь умненькое сказать!" и жуткой манерой поведения. Как и что говорить - это ведь тоже поведение. Говорил он плохо. Он не передавал факты - он озвучивал "свое" мнение. Мнение это было, понятное дело, только что отредактировано за стенкой и звучало так:

  "Банальная жульническая афера... Финансовая пирамида, готовая рухнуть в любую секунду... Организаторов ждет справедливый суд..."

  - Марек, а включи-ка интернет, финансовые новости.

  - Да тут одна новость - население перестало покупать в банках валюту. Вот один блогер пишет: "Какой ... устанавливает курс рубля в банках, если в "Новом курсе" народ меняет

  доллары и рубли один к одному?"

  - Опять блогеры тумана подпускают, - заметил Шура, - тоже за рейтинги бьются.

  - А мне понравилась фраза: "народ меняет" - звучит удало, "по-ушкуйничьи".

  Марек покрутил колесико "мышки".

  - Странно, но Центробанк никак не реагирует.

  - Еще бы. Там работают очень неглупые люди. Они, поди-ка, уже поняли, в чем "фишка".

  Метров за двести до офиса начались препоны. Было слишком много полиции, но это куда ни шло, то, что народу было много - этого мы ждали. Нет. Изменился "дух" людей. Особенно настораживало обилие мужчин, одетых не по сезону в длинные плащи, небрежно застегнутые на одну пуговицу и (дурак бы догадался - почему) топорщащиеся на груди.

  Шура позвонил Сереже и крепкие бойцовского вида ребята из местного спортзала организовали нам коридорчик в гуще народной. Мы сделали шаг, другой...

  - Благодетели идут! - с пафосом выкрикнула седенькая старушка с клюкой, указывая на нас корявым пальцем. Толпа заворчала, даванула - и началось. Какая-то девушка упала в обморок - ее не стали подымать. Молодой человек с глазами Чернышевского совал нам тетрадку и кричал: "Только взгляните, здесь все мои мысли!" Руки, тысячи рук тянулось к нам из-за плеч нанятых загодя ребят. Летели цветы и мелочь. Кто-то пел, кто-то плакал.

  Это напоминало знаменитый проход "Битлз" по стадиону, в теперь уже далеком двадцатом веке.

  - Я хочу сказать речь, - с дрожью в голосе сказал Шура.

  - Оставь, апокрифы напишут без нас.

  В офисе находилось несколько человек, в основном солидные мужчины и дамы. Шура подменил изнуренного, как лошадь после бегов с неловким жокеем, Якова Ароновича, и мы с ним закрылись в кабинете.

  - Что, Яков Аронович, страшно? Не бойтесь - скоро третья часть симфонии, и все кончится.

  - Анатолий, вы хотели мне рассказать о бизнесе...

  - Ах это.

  Я подумал, стоит ли говорить ему о нашем учителе - Карловиче, который был когда-то давным-давно "цеховиком" - шил "итальянские" сапоги, кстати, лучше итальянских. Нет, ни к чему - не время ностальгировать, время ломать судьбу.

  - Вы помните, нобелевские лауреаты по экономике влюблены в убогий, но наглядный пример: любой поступок человека в рыночном обществе (хоть харчок) можно представить так - один продает, другой покупает. Так вот - это в корне лживо. Даже у дикарей, кроме этих двоих, всегда...

  В кабинет заглянул Сережа.

  - Анатолий Иванович, там "федералы" заявились.

  Яков Аронович побледнел.

  - Мужайтесь, товарищ, Тель-Авив не за горами.

  Выходя в зал, мы столкнулись с Марьей Ивановной.

  - Мы, Анатолий Иванович, как договаривались? Мою вам полы за восемь тысяч. А тут, что за бордель? Считаю, как проклятая, цельный день доллары - ни поесть, ни в туалет! Грех вам! Хучь бы премию выписали... Тысячу хучь бы...

  Вероятно, я один такой идиот - замечаю тополя и поползней, остальные - прагматики.

   Сад моего отца.

  История эта началась давно, еще когда мой старик был крепким огурцом. Как-то в начале сонного, дождливого лета он позвал меня к себе в сад - что-то там помочь. Я решил сходить - я давно у него не был, и мне было интересно посмотреть на его старые замшелые груши, и повспоминать себя ребенком.

  Мы встретились в начале белой дорожки, ведущей через таинственный сосновый бор - она шла как раз к тяжелым воротам в зеленом заборе, окружавшем участки - и пошли, слушая пенье птиц.