Новый Мир ( № 11 2007)

В “Командировочных предписаниях” только, кажется, два — на чеченскую тему — текста не прокрашены густо юмором (спектр его оттенков при этом — от черного до белого). В первой книжке смертельно серьезен целый раздел “Выдохи Эвтерпы”, прочитываемый сейчас как “и я бы мог” — мог бы уйти в лирику героизма высокой культуры, в какой-то свой извод метаметафоризма, в декларативную метафизику. Но — пошел другим путем. Путь комизма у Гуголева предсказуемо содержит и параллельную колею трагических обиняков, непредсказуемы только ходы в работе совмещения двух парадигм.

То, что Гуголеву трагикомедия жизни по плечу, показала уже в первом сборнике “Скорая помощь” — игра с двумя масками, на мой взгляд, по методу Марселя Марсо в знаменитом номере, когда миму удается снять комическую маску лишь наполовину и проступает трагическая (истинное лицо персонажа, но ведь все равно — маска для художника).

Тут стоит, возможно, привести пару биографических фактов (почерпнутых мною из периодики, других источников не имею): Гуголев — москвич, родился в 1964 году, закончил медицинское училище, работал фельдшером на “Скорой помощи”. Сейчас работает в Российском отделении Международного Красного Креста. Стало быть, повидал людских несчастий. Этот свой опыт перевел не столько в тематику, сколько в поэтику трагикомического вплоть до фарса. Стратегия лирика (а Гуголев, конечно, лирик под масками) — скрывать благородство своих чувств, и в частности, сострадание к чужому несчастью под внешне безучастным тоном, — конечно, не нова, более того, вошла в правила приличий, и оттого весь труд сострадания сосредоточен для лирического поэта на интенсификации языка парадокса.

“Скорая помощь” — это такой лирико-трагический фарс. Смех вообще и сдавленный в частности непересказываем, но чтобы все-таки дать представление об одной из разновидностей гуголевского юмора, приведем сколько-нибудь цельный отрывок, предварительно пояснив, что в этом произведении бродячий сюжет “укокошивания старушки” уходит от “достоевского” в фарс убийства непреднамеренного (ассоциация с убийством Раскольниковым Лизаветы неизбежна, но несущественна): молодой фельдшер, неумело делая укол для поддержания работы сердца, это старое сердце останавливает:

Нет, не Гаврилов, именно я

стану тем ангелом белым,

кто повлечет ее душу в края

облаком оцепенелым,

кто повлечет ее душу в края,

в смысле, в иные пределы,

кто, ухватив простыню за края,

перенесет ее тело

с пола опять на кровать,

мясником стоя над тушкой старушки,

кто подбородок подвяжет платком,