Новый Мир ( № 11 2007)

Да, скользко: еда как путь зерна неизбежно повлечет за собой могильный юмор, а то, глядишь, и сортирный — материи тонкие для стихов, намеревающихся выйти за пределы лишь ёрнических. Насколько тонкие, обнаруживает удачное, в целом, стихотворение “Мне Оля не дает еды”, своего рода манифест “Путем еды”, где именно могильный юмор не обретает безукоризненной эстетической чистоты. “И тела моего кисель / течет сквозь черную постель./ Носки плывут к плечам. / Когда-нибудь моим мощам, / скажу, как Туркин, — смертным щам — / настанет свой черед”. Уморительно, но не упоительно, что-то мешает, возможно — “перекличка” с цветаевской строчкой. Не то чтобы кощунственно (правила приличий в современной поэзии не запрещают обыгрывать сколь угодно “священные” тексты), но как-то простенько. Впрочем, дело вкуса. А вот концовка нижеследующей строфы радует безоговорочно: “Лелея тяжесть в животе, / смежая веки в сытой мгле, / твердить себе: „Я, имярек, / клянусь, мне всё заменит лень./ Одна мне радость средь людей, / одно мне дело на земле — / вочеловечить чебурек / и воскресить в себе пельмень””.

Смешно. Потому что неожиданный смыслообраз изящно выражен, красив. Смешно и красиво — не одно ли и то же? Чувство юмора — это и есть осознание гармонической связи смеха и красоты. Красоты не обязательно с человеческим лицом.