Новый Мир ( № 12 2012)

Через три дня — восьмого — небывалый рев немецких самолетов. Тревожно. Нам команда — уплотнять передовую против станции Владиславовка. Части располагаются по полю. Поле чистое, никаких запасных позиций, второй линии обороны. Кто-то оставил незанятой большую яму. Загоняем машину. Получаю команду — с запиской явился боец — выделить переносную рацию с надежным радистом. Направляем Николая Сорокина, снабдив соответствующей картой связи. Идет беспорядочная, на наш взгляд, стрельба, постоянно пикируют штукасы. Но по радио — тишина! Или пользоваться не привыкли? Иногда возникает немецкая скороговорка, ровный голос, быстро рубит фразу и исчезает — без фонажа до и после разговора. Вдруг мимо нас пробежало в тыл несколько солдат, за ними — гуще, а сзади — толпа. Один нырнул в наше укрытие. “Чего бежите?” — спрашиваю. “Танки идут!” — “Ну и что? На то и война!” — “Все бегут, и мы бежим”. Вот те на!

Сажусь за наушники: наступает, видимо, ответственный момент боя, дело серьезное! Эфир молчит. Слышу: над головой ревет пикирующий самолет, по звуку понятно — точно на нас! Сжимаюсь. Рев содрогает ребра, вот выходит из пике, сейчас должна грохнуть!

И грохнуло, в бруствер. Земляной волной обдало будку. Жду взрыва. Все нет и нет... Распахивается дверца, Василий:

— Жив?

— А чего не рвется?

— Кусок рельсы... видно, кончились бомбы.

Сменился. Подъезжает машина-рация комроты:

— Ты что застрял?! Трах-тарарах! Не видишь, танки! Догоняй! На развилке у Семи Колодезей или в поселке Ленино!

— Так я же дежурю у рации! Почему не сообщаете?

Мотор, выталкиваем машину, все впрыгивают. Подбегает напарник Николая Сорокина.

— Где Коля? — спрашиваю.

— Убит.

Нет! Через полвека прочитал у Е. А. Бродского: “Н. Сорокин, 1921 года, расстрелян гестапо в лагере Бухенвальд”.

Удираем. По подвесной лесенке лезет Колин напарник. Неловок. Я — последний — вталкиваю его головой. В вечереющем свете видны трассы пуль танкового пулемета. Вдруг напарник запричитал: в зад получил пулю, это в сантиметре выше моей головы. И тут хлынул дождь. И я хорошо понимаю — это же задержит немца! И Манштейн напишет — дождь задержал.