Нам недосуг, сворачиваем влево и дальше, спешим по заданию. Лихо взлетаем на холм. Та-та-та! — автоматная очередь, щепки нашей будки летят на нас. Машина — резко кругом и вниз с холма, в мертвую для автоматчика зону.
— Ты ранен. — Вася пробирается ко мне.
Я ничего не чувствую, только хлястик шинели болтается на одной пуговице. Беспокоит стон и оседание дежурящего радиста. Еще несколько всхлипов — умер. Наушники берет Михаил Раков.
— Что там было? — спрашиваю.
— Шесть танков с автоматчиками.
Машина мчится к Керчи по полю. Далеко впереди — белый халат. Подруливаем.
— Нас на переправу!
Женщина в белом халате. В петлице — шпала. В ногах в траве громадный майор — сама тащила?
— Сначала на пункт связи, — отвечаю.
Но нет уже пункта связи. Вызываем по заданной волне — молчание. Кончилась краткая организованность.
Двинулись в потоке машин к переправе за городом, ближе к маяку. На указателе ее название — “Опасная”.
Поток машин растекается по склонам холмов. Переправа не работает, только для штабных. Поперек дороги два полковника. Оба — загляденье: один невысок, кряжист, с чубом и усами, в возрасте; второй — громадный, молодой. Оба красны лицами от солнца и — сильно заметно — от принятого на грудь.
— Прошу переправить моих раненых, — с твердостью атакует наша пассажирка.
У обоих полковников брови поползли вверх.
— Мадам! Переправы нет, — тронул ус старший.
— Я не мадам, товарищ полковник! Я военврач, требую положенного! Вы обязаны переправить!
— Мы знаем свои обязанности. Нет средств!
— Ваше отношение к обязанностям видно по вашим лицам! Сами-то вы переправитесь. Я требую!
Она сверкала решимостью и... красотой. Как ладна, как молода, как красива в чистом белом халатике среди окружающей мерзости...
— Гм, — опять тронул ус старший. — Ерохин! Мою шлюпку с гребцами! Туда и обратно на одной ноге!
— Сержант, — это она уже мне, — вы едете с нами, вы тоже ранены.
Как я мог? Привел сюда однокашников, а теперь тю-тю?
— Нет, я не могу — рация исправна, команда цела, мы еще повоюем.
— Да ты, сопляк, еще не знаешь, что тут будет через два часа! — сохранила запал.
— Нет.
— Смотри, пожалеешь!
Держались мы шесть суток. Сгодилась наша рация.
Первым делом надо было определить, есть ли на здешнем участке кто-нибудь старший, кому понадобилась бы действующая рация.
Первые два дня старшим и единственным офицером был пожилой майор. Он сидел под большим камнем. Вид был у него растерянный. Обрадовался: “Следите за эфиром, слушайте и московское радио, докладывайте”.