На кухне нашлось подсолнечное масло, соль и немного насмерть замерзшей картошки. Митя пошел на задний двор. Знал, что у Сашки всегда есть заначка. Долго рылся, обыскал поленницу, мастерскую и случайно, уже было бросил искать, нашел тайник. Под верстаком в мусорном ведре лежало несколько банок тушенки и рыбные консервы, прикрытые щепками. Гуляем, обрадовался Митя. Сварганим тушеночки с картошкой.
Он поставил на раскаленную печку снег в кастрюльке и в чайнике, сам вышел на улицу и стал расчищать крыльцо и дорожку до калитки. В этом не было никакого смысла — за калиткой снега все равно по пояс, но он, улыбаясь самому себе, с забытым детским удовольствием резал штыковой лопатой снег на большие куски и вытаскивал их руками. Вскоре дорожка была очищена. Митя подровнял стенки, получилось даже красиво. Он стоял у калитки. Руки были красные — замерзли и теперь отходили. И на душе было тихо.
Он, прищурившись, смотрел на избу. И она как будто улыбалась — крыльцо чистое, из трубы дымок — будто спасибо говорила.
Он по-хозяйски поднялся по ступенькам, обмахнул веником валенки и, нагнувшись, вошел внутрь. Было уже почти тепло. Не жарко еще, но уже хорошо. На печке кипела вода. Митя перелил чайник в кастрюльку и бросил мороженую картошку. Он знал, что так она не будет сладкой. Тушенка промерзла насквозь, и ее пришлось открывать топором. Митя поставил банку на плиту, взял чистое ведро и вышел на крыльцо.
Присел на лавочку, закурил. Через дорогу на березе сидела серая ворона и удивленно крутила головой. “Что, кума, бичуешь тут? Голодная? — Ему почему-то захотелось накормить ее, как собаку. Ворона настороженно прислушалась. — Сейчас принесу что-нибудь… — Ворона сорвалась с дерева и полетела, каркая. — Ну, смотри, смотри”.