Новый Мир ( № 2 2009)

В русском издании поэтический заголовок исчез, что вызвало сожаление у некоторых рецензентов. Лев Данилкин, например, чрезвычайно доброжелательно отозвавшийся о работе Волкова, начал свою статью словами: “Неизвестно, с какой стати у волковской книги, впервые изданной в Америке, украли английское название — „Волшебный хор” — и оставили только унылый технический подзаголовок „История русской культуры XX века от Льва Толстого до Александра Солженицына”, но пение вы непременно услышите и в его магическом эффекте сомневаться не станете. Это книга, к которой приклеиваешься — несмотря на то что голос рассказывает общеизвестную, как кажется, историю” (“Афиша”, 2008, 15 мая).

На мой же взгляд, название убрали правильно (другое дело, что не придумали лучшего). Русская культура со своими драматическими противоречиями, крайностями и враждебностью разных лагерей и персонажей по отношению друг к другу — какой же это хор? Вон издательство “Летний сад” затеяло поэтическую серию “Волшебный хор” — и то хора не получается. Да и само определение Ахматовой какое-то выспреннее, если только не связано с некими ассоциациями. Волков не зря задает Бродскому вопрос, цитата ли это. На месте “ахматоведов” я бы подергала ниточку “Ахматова и Моцарт”: известно, что она любила Моцарта, а по свидетельству литературоведа Виленкина даже занималась изучением его личности и творчества. Связь ахматовского “Реквиема” с моцартовским несомненна, почему бы не подумать, не связано ли и определение “волшебный хор” с “Волшебной флейтой”, заканчивающейся хором “посвященных”, жрецов? (Понимание поэта как жреца не чуждо Ахматовой.)

Но не будем уходить в сторону от книги Волкова, утратившей в русском издании свое название, столь уместное в экспортном варианте, высоко оцененном американской аудиторией. “„Волшебный хор” — это идеальный, ясный и в то же время тонко нюансированный путеводитель по богатой и сложной русской культуре XX века со всеми ее великолепными достоинствами, противоречиями, достижениями и трагедиями”, — приветствует книгу рецензент газеты “Лос-Анджелес таймс”, не забывая похвалить автора за то, что в новой книге он “совершенно отказался от своей прежней манеры писать иногда как бы только для посвященных. В книге „Шостакович и Сталин” это временами затрудняло восприятие для тех, кто не был так же хорошо, как автор, осведомлен в русских делах” (цитирую по переводу, помещенному в журнале “Чайка”, 2008, № 7).