Вообще, судя по “Запискам о войне”, зарубежный поход учил молодого “якобинца” XX века “с удовольствием катиться к объективизму”, видеть прежде всего — факт, а уж потом давать идеологическую оценку факту. Слуцкий узнал, что мир — широк, что люди — разные. Слуцкий уже заселяет социализм, феодализм, капитализм людьми. “Единичность” для него становится важнее “типичности”. Его милитаристские рассуждения разбиваются об историю восьмилетнего “царенка”, болгарского Симеона.
“Советский человек, с его стихийным республиканизмом, привыкший к битвам титанов и величавости своих властителей, смотрел на балканских корольков с презрительным, но беззлобным удивлением. Верноподданность восьмилетнему Симеону казалась ему абсурдной. Между тем именно жалость и беззащитность царенка помогли ему удержаться на престоле. Немецкому происхождению, республиканизму всех четырех партий Отечественного фронта, казни дяди, отсутствию роялистского дворянства противостояло одно младенчество Симеона, ЕГО ВОСЕМЬ ЛЕТ ОТ РОДУ, — и победило”. Кажется, что из этой удивленной записи, набранной заглавными буквами, много позже выросло жалостливое “Царевич”. Не презрительное — “Царенок”, но красивое — “Царевич”. Не пощаженный болгарским народом — восьмилетний Симеон, но
непощаженный русским народом — четырнадцатилетний Алексей. “Стихийный республиканизм” оказывается связан с “величавостью властителей”, с “титанизмом” и потому жесток, нечеловечен, недемократичен. “Кровь с одной лишь кровью мешая, жарким шумным дыханьем дыша, Революция — ты Большая. Ты для маленьких — нехороша”.