Однако уже в “Записках о войне” Слуцкий писал о “маленьком” и “слабом” как о замалчиваемой совести “большого” и “сильного”; той совести, которую и слушать-то не хотят. Это описание гибели “особенного человека” — венгерского коммуниста инженера Тота. “В 1945 году, в марте месяце, в маленьком венгерском городе Бая красноармейцы убили инженера Тота. ...Тот был „особенным человеком” — так о нем и вспоминают в городе. Эрудит, путешественник, изъездивший целый свет, он был страстно влюблен в Россию, в ее грядущую многоэтажность, столь противоречащую особнячкам его родины. Это был, быть может, единственный горожанин, который принципиально считал, что красноармейцев не надо бояться, а коммунисту — нельзя бояться. Может быть, поэтому он в три часа ночи открыл двери запоздалым путникам. Его убили через полчаса. Жена Тота, которую пытались изнасиловать, рассказывала, что он говорил солдатам по-русски: я — коммунист. Протягивал им партбилет с надписью на русском языке. Страшные, видно, были люди. Такие доводы останавливали самых черных насильников”. Ни в какую балладу эту историю Слуцкий не “преобразовал” и преобразовать не мог. Он и так написал в прозе своего рода “балладу о догматике”, о венгерском Дон Кихоте, венгерском “майоре Петрове”, уверенном в том, что “русский пролетарий не должон” убивать и насиловать. Его убивают так же, как в балладе убивают майора Петрова, “не спрашивая соцпроисхожденья”, не обращая внимания ни на слово “Маркс”, ни на слово “пролетарий”.
“На другой день, тайно от горожан, тело Тота было предано земле. Секретарь обкома рассказывал мне, как они стояли у могилы — 20 человек коммунистов, ближайших друзей покойного. Молчали. Потихоньку плакали”. Слуцкий так описывает эти похороны, словно хоронят не только инженера Тота, но и еще что-то очень важное, например, его (Слуцкого) довоенный “прекраснодушный идеализм”...
Остается сказать несколько слов об истории этих “Записок...”.