Новый Мир, 2000 №03

Поэтам очень полезно выпускать свое “Избранное”. Лучше бы — несколько “Избранных”, чтобы по тому, что “избрано” на сей раз, безошибочно судить о нынешнем поэтическом самочувствии автора-составителя. В этом смысле “Эдип” — очень важная для Владимира Гандельсмана книга. Она вышла одновременно с другим “Избранным” поэта — книгой “Долгота дня” (только почему-то в продаже появилась чуть ли не через год — в 1999-м). Двойняшки совсем не похожи друг на друга. “Долгота дня” — прозрачна и в то же время сдержанна. “Эдип” — книга “густая”, полная запрятанной страсти, алчбы. По “Эдипу” можно проследить и движение поэта. Маршрут этого движения таков: от некоторой избыточности, наплывов и напластований образов, запахов, звуков, от железнодорожной станции на юге, со свистками, шипением паровоза, украинской скороговоркой, задорными воплями “ты шо!”, с ума сводящим запахом подгнивших фруктов, с обморочной белизной незагоревших полосок на плечах девочки из соседнего купе к вечно подпростуженному, с закутанным горлом, советскому, детскому Ленинграду, оставшемуся там, позади, в рамочке исторической хронологии. Таков путь “Эдипа” — спиной вперед, пятясь, всматриваясь, внюхиваясь, вслушиваясь в прошлое. Впрочем, сам поэт считает иначе: “Тихий из стены выходит Эдип, / с озаренной арены он смотрит ввысь...”

М. Пруст. Памяти убитых церквей. Перевод с французского И. И. Кузнецовой. Вступительная статья, комментарии С. Н. Зенкина. М., “Согласие”, 1999, 164 стр.

В родословной Марселя Пруста значатся Монтень, Сен-Симон, Бальзак. Рискну дополнить этот список. Гиральд из Камбрии или, например, Адам из Бремена — одним словом, средневековые сочинители травелогов, занимательных и познавательных путеводителей, услады и непременного спутника образованного паломника. “Памяти убитых церквей” — тоже описание паломничества, но не религиозного, хотя речь идет о соборах и церквях, а эстетического паломничества в страну Прекрасного, в духе эстетизма конца XIX века. Роль Священного Писания, которое неустанно цитируется, комментируется, интерпретируется, играют книги англичанина Джона Рёскина. Ситуация несколько странная, учитывая сложные отношения двух наций, разделенных Ла-Маншем: англичанин открывает французу красоту старинных французских церквей. Сюжет, достойный пера Джулиана Барнса.