Новый мир, 2002 №05

Вот объяснение, почему верлибры удаются только опытным поэтам. Их чувства и мысли интересны и не будучи завернутыми в одобренную обществом упаковку. Когда человек пишет верлибр, он претендует на уникальность мирочувствования, на тонкость понимания своих и чужих эмоций. И он должен знать, как написать об этом не банально. Писать верлибры, не познав самого себя, не ответив на важные для себя вопросы, связанные с экзистенцией, бессмысленно. Право пребывать в башне из слоновой кости и не чувствовать себя при этом в изоляции нужно заслужить.

Выступать против верлибра — значит выступать против права свободной личности уйти с вечеринки или парада. Запрещать верлибр — значит бороться со свободой слова. Отворачиваться от верлибра — значит игнорировать чувства пишущего. Он необходим думающим поэтам для временного творческого эскапизма, для загорания в голом виде на потаенном берегу словесного искусства.

Итак, верлибр порожден радикально негативистскими стремлениями поэтов. Он и определяется, по существу, негативными признаками — без рифмы, без размера. Конечно, это самый резкий поэтический протест из всех, бывших ранее, но надо признать, и общество обошлось с поэтами резко. Определенная агрессивность поэзии здесь продиктована самосохранением, а стало быть, является доброкачественной.

«Стихотворения в прозе». Заключение

В конце XIX века появились «стихотворения в прозе» и так называемые версе. Новое дыхание обрел жанр афоризма. Все эти формы правильнее было бы назвать поэзией в строчках, строчной поэзией. Строчная поэзия и верлибр изначально жили по одним законам и явились результатом недовольства литераторов общественными процессами. В отличие от верлибра, строчная поэзия могла пользоваться традиционными средствами прозы — диалогичностью, полифонией и т. п. Эта форма поэзии генетически возникла из прозы, которая, если так можно выразиться, «пропиталась» обаянием абзаца. Вспомним: стихи в прозе не бывают длинными именно потому, что ориентированы на абзац, а не на господство бесконечной строки.

Но зачем же писать стихотворения в прозе (а также версе, метрическую прозу и рифмованную прозу)? Зачем эта видимость, кажимость прозаического текста?

Не случайно стихотворения в прозе появились в русской словесности сразу вслед за литературой реализма, известной своим социально-обличительным пафосом.

Прозаик не может, в отличие от верлибриста, игнорировать социальность. Проза не имеет смысла вне общества, вне обмена мнениями, даже авторы дневниковых заметок надеются на их прочтение. Но вскрывать социальные «язвы» прозе сподручнее — и она это делает, становясь максимально короткой, поэтичной и насыщенной призывами. Так привлекает декларация. Так привлекает листовка. Тургенев и Лотреамон, Эллис, Максим Горький и Андрей Белый пытались каждый по-своему заклеймить социальность старую и «нащупать» контуры нового общества. Показательно, что в советские годы стихи в прозе прописались на эстраде, призванной клеймить, высмеивать общественные пороки[14].

Конечно, со временем стихи в прозе во многом растеряли свой запал, стали добрее, рассудительнее, как и верлибр становится вроде бы более упорядоченным. Возникнув, литературные формы побеждают самих себя. Совсем как люди, которые, добившись своего, задумчиво смотрят в пространство…

«Мы так хохотали» Марина Москвина. Гений безответной любви. Екатеринбург, «У-Фактория», 2001, 462 стр Марина Москвина. Мусорная корзина для алмазной сутры. — «Знамя», 2001, № 5

Из справок, помещенных в «Знамени» и в книге, неосведомленные могут знать, что Марина Москвина — известная писательница для детей (переведена на датский, английский, японский, диплом Г. Х. Андерсена, ведущая популярной радиопередачи), а вот во «взрослой» прозе — она фактически дебютантка.

Удачен ли дебют?

В книге два романа и цикл «Уральских рассказов». Ну, рассказы про мальчика Леню из городка Нижние Серги, лежащего меж четырех уральских гор, — это милые, исполненные доброты, юмора и легкого нравоучения, но совершенно «детские» рассказы. И в отличие от «Тома Сойера» и даже, пожалуй, от «Чука и Гека» и «Голубой чашки», что-то в них есть «понарошное», специально для детей причесанное или, возможно, больше литературным, чем жизненным опытом обеспеченное, как, впрочем, и полагается «детскому» произведению средней руки. Отодвинув в сторону этот, в общем-то, приятный сюжет, займемся вещами для взрослых.

Все три романа — «Дни трепета», «Гений безответной любви» и «Мусорная корзина для алмазной сутры» — написаны от первого лица, от женского «я», что выдержано с редкой методичностью.

Я хочу выйти замуж за первого встречного. Но мой папа Йося сует нос в мои дела и не дает мне разгуляться… Знаешь ли ты, что ты, Йося, давно мне никто? Все кончено между нами, я больше не вернусь на твой зов.