Новый Мир ( № 3 2008)

Мы впервые поцеловались в мае, через полтора года после знакомства.

Я лежал посреди леса на прелых листьях и

рассыпбался на миллионы частей, из которых составлен мой пазл,

я собирался снова, я открыл для себя родинку на ее спине и прочие

местности, неизвестные географам,

порт моего Гамбурга заработал, я отчалил, я совершенно отчаялся.

Когда мы уходили оттуда, нас окликнул сзади подгнивший матрос —

он подглядывал за нами и теперь предлагал

повторить все то же, “дам десять долларов”.

“Мы не продаемся”, — ответил стойкий белый солдатик.

Я вспоминал это в августе, после того, как июльское солнце

растопило олово моего тела, и я больше не мог стоять.

С меня сняли мое — как я думал — единственное платье, я плакал,

как взрослый мужчина,

потом — с меня сняли второе платье, о котором я вовсе не знал, и я плакал,

как девочка,

но потом с меня сняли третье — и я стоялабсолютноголый

возле ее общежития, мне хотелось стыдиться — но мою наготу

не замечали:

ни персонаж с коричневым дипломатом, ни дама, ни Л.

Представляешь? Я принес себя в жертву, а этого никто не увидел.

Тогда мне открылось, что Жанна д’Aрк была счастливой женщиной.

Солдат черный в белой куртке из кожзаменителя

поздним летним вечером

лежит, дрожа, под общежитием в 602-м микрорайоне.

Вахтер говорит, что таких в строй не берут. Но я осаждаю противника,

и он поддается.

Я проникаю на кухню, вижу ее, она в ужасе —родители же проснутся,

мое олово переламывается пополам, и я падаю перед ней на колени:

“Не уезжай. Останься ради меня, ради моей жертвы. Я что-то сделаю.

Помнишь, я говорил тебе, что никогда не воспользуюсь косметикой, — так

вот,

сейчас я готов нарисовать большие черные стрелки,

перевести их назад, чтобы тыква стала каретой,

нарисовать свои губы алым, чтобы мой поцелуй оставлял след

и более не казался вымыслом,

напудриться до боевой раскраски и быть кислотным пугалом

в твоем огороде, все, что угодно, потому что

я не могу без тебя вот таким совершенно голым.

Экзюпери говорил —

мы в ответственности за тех, кого мы раздели”.

А она терпеть не могла летчиков, а тем более летчиков-писателей.

Потому в тот вечер маленький мальчик стоял на берегу и наблюдал,

как в Гамбургском порту

посреди полного штиля

тонули все корабли.