Сезонность Некрасова делает его родственным классическим русским лирикам. И может быть, Некрасов — единственный, кто так почти кожей чувствует перемену одного времени года на другое, погодные колебания.
Опять опять
Метель метель
Теперь опять
Теперь опять
Метель —
Теперь оттепель
Теперь опять метель
Оттепель рифмуется с метелью, и повтор очевиден, а все-таки загадочно выходит, как в природе (и не только в природе), когда зима переходит в весну (и наоборот).
Всеволод Николаевич, когда я ему читала свои стихи, реагировал всегда мгновенно и по-разному. Если нравилось: “Получилось. Уверенно!” (никогда не расхожее “симпатично”), если не нравилось, мог отрубить: “Либо пишите, либо не пишите!” — или еще: “Вы читали статью Маяковского „Как делать стихи”? Вот идите и почитайте!”
Иногда (очень редко) Некрасов подсказывал строчки. Больше всего я дорожу такими его строчками (как нетрудно догадаться, двумя последними из четверостишия): “Мой белый аист стал мохнатым, / мой черный аист улетел. / Вишневий садик биля хаты. / Мий чоловик — тай
very well!”
Вообще Некрасов, когда был в хорошем расположении, переходил на украинский. Он в молодости какое-то время жил на Украине. Украинский у него звучал естественно и органично. “Та и хорошо!” — лицо расплывалось
в хитроватой и светлой улыбке.
Критики, как уже сказано, отмечают говорной характер некрасовского стиха, беспафосность, речь “от вдоха до выдоха” (Михаил Айзенберг). Хочется сказать об обратном влиянии стиха на речь. “Говорит как пишет” — это о Некрасове. Верно поймала его на поэзии Надя Плунгян, автор некролога
в “Русском журнале”. Плунгян процитировала слова Некрасова на его последнем вечере: “Есть у меня такая большая книга — „Живу вижу”. Я покажу, может быть, кто не видел — жил-жил, а не увидел”
[2]. Получилось стихотворение. Часто Некрасов именно говорил стихом. Я, к сожалению, не записывала за ним. Но сейчас, когда прочла в сентябрьском “Знамени”[3]фрагменты его поэм “Казань” и “Казань реально”, вспомнила его рассказ о той поездке, и впечатление оказалось схожим.“Казань” и “Казань реально” — это незавершенные поэмы, над которыми Некрасов работал в последние годы жизни. В Казани автор был в эвакуации во время войны и вновь туда поехал в 2006 году, чтобы посмотреть на места, связанные со своим детством.