После чтения Л. К. говорит: “Понимаете, образ настоящий получается, если он только вообще получается, вот именно — от полноты. А когда одно что-нибудь… то — смешно”. И читает — с прибавлением реплики “не могу удержаться” — очень смешной отрывок от 30 июня 1955 года о том, как Ахматова умоляла Лидию Корнеевну вспомнить первые строки одного забытого стихотворения, будучи убежденной, что Чуковская должна его помнить. А Лидия Корнеевна слышит о нем впервые! Но Ахматова и при прощании повторила: “Пожалуйста, вспомните первые четыре строки. Остальное известно”.
Слышно, как Лидия Корнеевна и Лев Алексеевич смеются.
Очевидно, готовя запись для того вечера, на котором она была дезавуирована, Шилов не стал подвергать ее даже минимальной редактуре, что создало особую “разговорную” атмосферу.
Повторюсь: я надеюсь, что запись будет приведена в порядок и найдет издателя. И еще мне кажется, что сюжет с зашифрованным именем Нечкиной — это лишний повод поговорить о “документе в документе”, об эпохе, в которую работала Л. К. Чуковская, и о теме, которая не давала покоя звукоархивисту Льву Шилову. Звуковой документ — это все равно документ, с ним надо обращаться так же, как с беловой или черновой рукописью, учитывать его при научных и академических изданиях. Это
Единственная вошедшая в архивный оборот “юбилейная” аудиокассета с голосом Лидии Чуковской содержала в себе те самые записи, которые были сделаны для “Мелодии”9: два стихотворения (“Сверстнику” и “На Олимпийских играх” — 1984 и 1976), статья “Гнев народа” (1973) и “Слово об А. И. Солженицыне” (1988), произнесенное в день его 70-летия. Выступление называлось “Мастерская человечьих воскрешений”: Л. К. прочитала его специально для записи — один на один со студийным микрофоном.
Знатоки творчества Лидии Чуковской, конечно, обратят внимание на то, как виртуозно она использовала в “Слове о Солженицыне” некоторые свои соображения и образы из книги “Процесс исключения”, изданной в Париже — в 1979-м и в Москве — в 1990 году.
Приведу фрагмент “Слова...”:
“...„Вечно он торопится, всегда он смотрит на часы”, — говорили о нем с неудовольствием знакомые. Или даже так: „Вечно он занят одним собой”.
А попробовали бы те болтающие праздно каждый день спускаться за ним в преисподнюю и со своей страшной добычей снова возвращаться на землю. И выводить из пережитого мысль за мыслью, судьбу за судьбой, лагпункт за лагпунктом и возвести это колоссальное изваяние, этот величавый памятник на братской могиле (“Архипелаг ГУЛАГ”. —