"Настоящие книги и договоры с дьяволом пишутся только кровью. Но никто еще не ставил вопрос о качестве таких чернил. Интересно, примет ли князь мира сего манускрипт, написанный порченой кровью? Причем порченой не в каком-то суеверном смысле, типа цыганка сглазила, а в самом что ни на есть прямом. Кровью, которая медленно убивает своего хозяина, растекаясь по его венам мучительной болью. Можно ли такой кровью писать о любви? Или получится только о смерти? Бог его знает. Надо попробовать и то, и другое”. Этим фрагментом предваряет свой дебютный роман петербургский прозаик Павел Вадимов. Так или иначе на сформулированный автором вопрос отвечает каждый из читателей “Лупетты”. Книга написана от лица человека, больного неходжкинской лимфомой, одной из разновидностей рака крови, и прослоена воспоминаниями о его отношениях с идеальной девушкой по прозвищу Лупетта, волчонок. Описания онкологического отделения чередуются с рассказом о странно оборвавшейся любви. Глава про любовь — глава про смерть — этот раз заведенный порядок не нарушается на всем пространстве текста.
Споры о том, какая из двух основных линий удалась автору лучше, начались задолго до выхода книги — Вадимов по частям выгружал роман в “Живом журнале”. После того как Борис Кузьминский открыл “Лупеттой” свой новый проект “Живая линия”, сетевая дискуссия продолжилась и в реале. Результаты были, в общем-то, предсказуемы: читатели попроще предпочитали “про любовь”, тех, что поискушеннее, больше привлекала “весьма изысканная версия романа человека со смертью, весьма популярного со времен Жана Кокто, эпохи „золотого” метафорического модернизма” (из издательской аннотации).