Новый Мир ( № 7 2009)

Я тут немного слукавил - под видом записи сделал выписку (да простит меня покойный Михаил Леонович!). К тому же пару слов опустил, несколько добавил, кое-где прописные буквы заменил строчными, что-то подредактировал, ну и ставить кавычки уже не стал. Это не я читал письма Бальзака, а Флобер. А я читал ужеегописьма, в частности только что процитированное, от 31 декабря 1876 года, так сказать, новогоднее, милое такое[1].

Строг он не к одному Бальзаку.

 

“Беда Золя в том, что у него система и что он хочет создать школу... Вы представить себе не можете, какие потоки брани я изливаю на него каждое воскресенье... И это лишь свидетельствует о моем добром отношении к этому славному малому. Но ничего не помогает... Ему не хватает двух вещей: во-первых, он не поэт, во-вторых, недостаточно начитан, точнее говоря, невежествен, как, впрочем,всенынешние писатели.

Я только что закончил оба тома папаши Гюго – этот сборник куда хуже предыдущего”[2].

 

И это тот же самый Флобер, который в собственных сочинениях не позволяет себе ничего субъективного, чтобы полностью раствориться в предельно безличном тексте. Быть, как Бог, – везде и нигде. Олимпийство олимпийством, но на пути к совершенству, к периоду, который на собственной тяге, зажмурившись, держится сам, преодолевалось столько мучительной злости по адресу окружающего. Посредственность впадала вмиг в немилость, несовершенство навлекало гнев.

Выше критики для него только абсолютные чемпионы - Гомер, Шекспир, Рабле, Гёте. Даже Данте вызывает брюзжание:

 

“Недавно прочел весь “Ад” Данте (по-французски). Там есть величавость, но как далеко это от поэтов всемирных, уж они-то не воспевали распри своей деревни, касты или семьи! Никакого плана! А сколько повторений! Временами могучее дыхание, но, мне кажется, Данте подобен многим освященным молвой созданиям, в том числе римскому собору Святого Петра... Но сказать, что тебе скучно, никто не смеет. Поэма Данте была создана для определенного времени, а не для всех времен; на ней лежит его печать. Тем хуже для нас, меньше понимающих ее; тем хуже для нее, не дающей себя понять!”[3]

 

Достается и Вольтеру:

 

“Прочел... “Родогуну” и “Теодору” [Корнеля]. Что за гнусность – комментарии г-на де Вольтера! А глупо как! Между тем был он человеком умным. Но от ума в искусстве мало проку, он мешает восхищаться и отрицает гений... Но ведь так приятно разыгрывать педагога, журить других, учить людей их ремеслу! Страсть унижать... на диво содействует сей склонности у пишущей братии”[4].