Новый Мир ( № 7 2009)

Перфекционизм дается со скрипом, Богом быть трудно. Письма полны жалоб на мучительную медленность работы над каждой страницей “Госпожи Бовари”, но гордыня за всем этим действительно чувствуется, а иногда, наконец, звучит и во весь голос:

 

“Сегодня у меня была большая удача. Ты знаешь, что вчера мы имели “счастье” видеть у себя господина [министра]... Так вот, нынче утром в “Журналь де Руан” я нахожу вприветственной речи мэра фразу, которую наканунедословнонаписал в “Бовари” (в речи советника префекта на сельскохозяйственной выставке). Не только та же мысль, те же слова, но даже те же нарочитыеассонансы.Не скрою, такие вещи доставляют мне удовольствие. Когда литература по безошибочности результатов уподобляется точной науке, это здорово”[9].

 

И конечно, литература выше жизни.

 

“Практическая деятельность всегда мне была противна... Но когда было нужно или когда мне хотелось, я ее вел, эту деятельность... и с уcпехом!.. Друзья были потрясены моей наглостью и находчивостью... Ах, когда можешь управиться с метафорой, не так уж трудно морочить глупцов... Что осталось от всех деятелей, Александра, Людовика XIV и т. д. и самого Наполеона?.. Мысль, подобно душе, вечна, а деятельность, подобно телу, смертна”[10].

 

Все же иногда действовать необходимо:

 

“Эти разговоры о защите ислама – что чудовищно само по себе – выводят меня из себя. Я требую во имя человечества, чтобы растолкли Черный камень, чтобы пыль от него пустили по ветру, чтобы разрушили Мекку и осквернили могилу Магомета. Это был бы способ поколебать фанатизм”[11].

Понять его можно. Хочется даже воскликнуть: “Господин Флобер – c’estmoi!” Но как растолочь символ и пустить по ветру метафору?! Разве что деконструировать...

 

ХВАЛЕНАЯ ОБЪЕКТИВНОСТЬ

 

Наши трансатлантические отношения, когда-то близкие, а теперь дружески-деловые, давали право на откровенность, и я им воспользовался - сказал, что, будучи пристрастна к “своим”, она полностью закрывает глаза на их недостатки. В ответ она пустилась отстаивать не правильность своих воззрений, а саму установку на пристрастность - в том смысле, что любовь важнее истины. Мои попытки логически отделить одно от другого (“Если хочешь, люби своего черненьким, но зачем уверять, что он беленький?”) успеха не имели. С прагматическими доводами, типа: “Если люди поймут, что ты смотришь на вещи необъективно, твои мнения перестанут уважать, а твоим рекомендациям - верить”, она соглашалась, но и то лишь для виду, справедливо сознавая, что с приемлемостью ее мнений все в порядке.