— В какой-то момент я поддалась инстинкту толпы и едва не потеряла рассудок, растворившись в этом групповом помешательстве. Но какая-то внутренняя сила все-таки остановила меня на краю безумия. Людей в «церкви» становилось все больше, но я держалась в задних рядах и не чувствовала больше упоения от участия в мрачных молебнах. Вслушиваясь в увещевания безумной старухи о Великом Потопе и том, что грешное человечество заслужило свою гибель, я вспоминала вооруженных громил в балахонах, преследовавших нас по дороге из ПСП № 452 и называвших друг друга «брат». И до меня начало доходить, что устами полоумной Марьи говорит кто-то иной, а не Господь. Тогда, набравшись смелости, я вышла к людям и попыталась воззвать их к благоразумию. Я была тогда совсем юной, Дима. Не владея ораторским искусством, стесняясь и краснея, я простыми словами пыталась достучаться до отчаявшихся людей, вывести их из состояния безысходности, близкого к суицидальному. Я говорила о доброте, о прощении, которые лежат в основе христианства. Призывала людей помогать друг другу, не утрачивать надежды на спасение. Много я сказать не успела. Марья подвергла меня всем возможным проклятиям, назвала «глашатаем Сатаны» и «адовым отродьем». Обезумевшие бабки, стенавшие в первых рядах, набросились на меня, плевались в лицо, царапали лицо и руки. Их перекошенные лица напоминали хищные морды демонов, и сложно было поверить, что этими людьми движет христианская вера, которая зиждется на любви и милосердии. Под неприязненный ропот прихожан меня, заплаканную, вышвырнули из «храма», едва не покалечив. Мне еще посчастливилось, что не забили до смерти. Папы тогда не было рядом — он пропадал в нескончаемых экспедициях. Я часто вспоминаю о том дне с сожалением. Жалею, что не смогла найти нужных слов.
— О чем ты говоришь?! Ты поступила невероятно храбро! — восхитился я. — Я не за что не решился бы пытаться переубедить целое собрание сектантов, да еще и таких агрессивных!
— Спасибо, Дима, — Катя Шевченко улыбнулась. — Жаль только, что от моих слов не получилось толку. Паства матери Марии постоянно росла вместе с ее безумием. В пиковый момент сектантов стало нескольких сотен и мать Мария по своему влиянию едва ли не сравнилась с самим комендантом. Она, словно энергетический вампир, питалась человеческим отчаянием и страхом. Ошалелый от голода народ кормился ее мрачными пророчествами вместо еды и приходил в еще большее исступление, а она, наоборот, наполнялась силами, молодела на глазах. Никто не видел, чтобы она не спала, но она не выглядела от этого изможденной. Наоборот, ее переполняла неумная энергия, она отличалась прекрасной памятью и была дьявольски прозорлива, так что о ней шептались, что она может читать мысли. Никто не способен был выдержать ее взгляд — в нем словно пылал обжигающий огонь…
Глядя на мамино лицо, все еще худое после болезни, едва различимое в приглушенном свете ночного светильника, я различил на нем выражение настоящего страха. Это выражение стало для меня открытием — никогда раньше я не видел маму напуганной.
— Сейчас-то я понимаю, что была свидетелем психического заболевания. Но тогда… я считала ее ведьмой. Я боялась ее, Дима, как не боялась ни одного человека за всю свою жизнь. И даже до сих пор еще боюсь.
— Но ведь она умерла, да?
— Да. Ее нет, — кивнула мама. — Но сколько мы от нее натерпелись! Когда мы основали школу, а особенно после того как рядом несколько переселенок соорудили греко-католическую часовенку — адепты «матери Марии» объявили нам настоящую войну. Она никому не желала уступать в безжалостной битве за человеческие души. И борьба велась вовсе не духовная — доходило до избиений и поджогов, не говоря уже об анафемах и родовых проклятьях. Бойцам полковника Симоненко много раз приходилось разборонять противоборствующие стороны, чтобы не дошло до смертоубийства. Если бы не Маргарита Петровна, для которой это противостояние стало делом принципа, просветительские начинания никогда бы не получилось довести до завершения.
Задумавшись на некоторое время, будто решая, как будет лучше окончить эту историю, мама через какое-то время продолжила:
— Даже не знаю, чем бы все кончилось, если бы свои коррективы не внесла судьба. Безумная предводительница сектантов слегла от «мексиканки». Ее проводили бурной литургией и всенощными бдениями. Ее похоронили в огромном кургане за холмами на юге, где вместе с ней зарылись живьем несколько самых ярых последовательниц. Володя, помнится, всё порывался откопать их, уверял, что те наверняка передумали, но сектанты готовы были защищать курган с боем, чтобы не позволить помешать «спасению» своих сестер.
— Это все просто ужасно, — я тряхнул головой, прогоняя из него дурные видения о задыхающихся под землей сумасшедших тетках. — И через столько лет ее секта до сих пор существует? Люди даже сейчас не поняли, какое это было сумасшествие?