Новый Мир ( № 1 2004)

в жажде, все заменив, стать других знаменитей:

вместо хлеба земля, вместо воздуха пламя, мазут вместо льдин.

Вместо дней просто время. Точнее, его заменитель.)

 

На Волге

Волна набегает, и берег давай говорить —

о веслах, винтах, парусах и канатных паромах.

Она отвечает, но речи потеряна нить.

Доносится лишь: — Я не дура. — Я тоже не промах.

И было б забавно взаимное их хвастовство,

не бейся там сдавленный всхлип и мольба. Опозданье —

от века в ней свойство натуры, тогда как его

натуры ядро — неназначенных встреч ожиданье.

Лаская губу ль его заячью, волчью ли пасть,

щекочет она изъязвленное ею же нёбо.

И чья, непонятно, в их кашле натуга, чья власть.

И кто задохнулся, она или он? Или оба?

*    *

 *

Здесь кукушка из лесу благовестит,

дескать, вот, пощусь и тащусь.

И глотает гусеница пестицид,

от себя, мол, сама лечусь.

Это в городе пьют с карамелью чай,

но пути туда топь да гать,

топь да гать километров тыща, считай,

не видать отсель, не слыхать.

Это там телевизорный есть король,

на все руки мастак-мудрец.

А у нас он ноль, босота и голь,

на дырявой дуде игрец.

А ведь мы уж не то чтоб совсем куку,

не шаляй-валяй — ведь у нас

жмудь-страна приснилась раз мужику

и не Шяуляй — Каунас!

И хоть наша кровь не из тех европ,

а сама собой по себе,

но на вкус и запах она — укроп,

истолченный с солью к зиме.

Да не с той, что под веки сует себя,

солью зренья. А с той, что с век

вдруг слетает на теплую пыль, шипя,

как сухой не вовремя снег.

 

*    *

 *

Цезий, ванадий — как ты, наш брат металл,

едущий в Венгрию из заполярных зон?

Как ты, брат бог, брат герой наш — кадмий, тантал?

Август, сентябрь — как ты, наш брат сезон?

Как ты, кузен наших блатных судеб,

тетки-природы дальняя кровь, племяш

редких земель и полнозвездных неб,

пестрый ландшафт? Как ты, спектральный наш?

Ты, ультрасиний, ты, инфракрасный, как?

Мы же родня, а вся заодно родня.

Даром что вы наждак, а на мне пиджак —

если родня, как же вы без меня?

Я не любви прошу — хороша любовь

свекра к заре! Но прахом идут миры,

если принять, что не родственница моя кровь

братьев азота, стронция. Солнца-сестры.

*    *

 *

Я видел во сне документ —

от жизни и смерти отдельно.

Всегда и на каждый момент

он следовал им параллельно.

Как клавиши немец кропил

con brioи скусывал ноготь —

таким документ этот был,

чтоб жизни и смерти не трогать.

Он был протокол. Протокол

мгновений и шага за шагом.

Он все их булавкой сколол —

лукав и до фактов не лаком.

Я помню, сильнее, чем спать,

хотелось сойтись с ним поглубже.

Стать милым ему — чтоб читать

себя он давал мне по дружбе.

Тем более тем, что затих,