Новый Мир ( № 10 2012)

Кстати, 1920-е годы дали прекрасные образцы того, как соединяются живое ощущение прошлого и современности, приятие Киева как сакрального культурного пространства и пространства актуального бытия [38] . Речь идет прежде всего о поэтах-«неоклассиках»; показательно, как у Мыколы Зерова может разниться отношение к трансцендентному Киеву — всегда благоговейное — и к городу профанному — от восхищенного до остро-критичного, под настроение. Стихотворение «Киев весенним вечером» (1928) оказалось настолько точным, что под его строками и ныне мог бы подписаться едва ли не каждый киевлянин.

 

Хоч як звели тебе гермокопЁди

I несмак архЁтекторЁв-нездар,

I всюди прослЁд залишив пожар, —

Ти все стоїш, веселий, ясновидий,

I недаремно вихваляють гЁди

Красу твою, твЁй найдорожчий дар… [39]

 

До «неоклассического» синтеза современная украинская литература еще не доросла; задачу затрудняет и нынешний столичный статус Киева. Писатели выхватывают из накопленного культурного багажа то один, то другой образ Киева — достаточно узнаваемый, чтобы его можно было тиражировать, и достаточно емкий, чтобы он оказался приложим и к новым временам. Но примечательно, что «большая литература» этим почти не занимается, в отличие от массовой.

Едва ли не самый тиражный украинский писатель (русскоязычный) — киевлянка Лада Лузина, автор серии «Киевские ведьмы», начатой в 2005 году романом «Меч и крест». Семь книг о трех современных «киевицах» оказались настолько востребованы, а их автор, соответственно, настолько популярен, что даже недавний сборник ранней прозы Булгакова сопровождается предисловием Лузиной: естественный шаг для издательства, желающего поместить классика в масскультурный контекст.

Что же представляют собой «Киевские ведьмы»? Издательские аннотации называют их «городским фэнтези». Да, ровно в том же смысле, что и «Сумерки»: дамские романы [40] , сдобренные мистикой и плохо усвоенным краеведением — настолько плохо, что обессмысливается весь просветительский пафос. Автор заботливо поясняет в сносках такие понятия, как «София Киевская» или «чревовещатель», зато в городских реалиях, мягко говоря, плавает. Так, в повести «Принцесса Грёза» Лузина спутала два дома на Шелковичной улице — особняки меценатов Могилёвцева и Ковалевского; это все равно как если бы москвич перепутал Третьяковку и ГМИИ.

Наделив своих героинь, в числе прочих магических возможностей, способностью путешествовать во времени, Лузина обеспечивает себе свободу по части выбора исторических фигур и событий, предлагая свою — вполне попсовую — интерпретацию [41] . Примечательно, однако, что внимание писательницы приковано по преимуществу к рубежу XIX — ХХ веков: киевский период творчества Врубеля, юность Булгакова, убийство Столыпина, гастроли Сары Бернар… А поскольку значительная часть литературы non-fiction последних десятилетий посвящена тому же времени, нам представляется, что между этими фактами есть некоторая связь. Но дело не только в том, что усердные краеведы предоставили автору изобильный фактический материал. Популярность Лузиной не мнимая, а реальная; значит, и читателей более всего интересует именно этот период. Что и понятно: это ближайший к нам по времени типологически схожий период жизни Киева, да и сам Серебряный век, при всей нашей к нему симпатии, дает обширный материал для именно вот такой трактовки.

В книгах Лузиной, да и не только ее, возникает по преимуществу Киев имперский, русскоязычный. Украинский же Киев рубежа веков в массовое сознание до сих пор не вошел — не говоря уже о Киеве еврейском: слишком тщательно была искоренена память за советские годы. И если мещанский Киев того времени в сознании присутствует хотя бы потому, что создатели культового фильма «За двумя зайцами» (1961) перенесли в начало XX века действие куда более ранней пьесы Михаила Старицкого (1883), — то современный ему город интеллигентный, город украинских футуристов и театра «БерезЁль» Леся Курбаса все еще остается на периферии. Знать-то о нем знают, но он до сих пор не мифологизировался, а значит, в масскульт ему пока что ходу нет. И русско- и украиноязычная массовая литература обращается к «имперскому», а точнее — космополитичному материалу. Пример добротной подачи образа Киева начала ХХ века — книга Олеся Ильченко «Город с химерами» [42] , эдакий «Код да Винчи» на местном материале, беллетризованная биография легендарного киевского архитектора Владислава Городецкого: уж его-то творений не заметить нельзя.