Новый Мир ( № 4 2002)

Служители русского эроса, или Мой спор с Никитой Елисеевым

Услышав тему наших чтений, я грешным делом вспомнил Ал. Н. Толстого:

“Опять проблема пола, но проблема, поставленная остро. Человечество должно наконец покончить с этим проклятым вопросом” (роман “Хождение по мукам”, 1920 — 1921, впоследствии “Сестры”). И его же неоконченный роман “Егор Абозов” (1915): в богемном кабаке “Подземная клюква” выступает “профессор — бородатый толстяк, с поднятыми плечами, красный от напряжения...

— Надо понять символ. Мы чувственники. Мы служители русского эроса! У нас раздуваются ноздри! Эрос! А вы знаете, как случают лошадей?

Он густо захохотал и стал багровый. Со многих столиков поспешно поднялись дамы и мужчины во фраках, двинулись к выходу...

— Вы не хотите слушать? Вам стыдно? А я говорю — зверь просыпается! Так встретим же ликованием его великолепный зевок! На праздник! За светлого зверя! На, терзай мою грудь!

Он действительно захватил на груди рубашку и рванул, полетели запонки, а галстук съехал. Под крики: „Браво, брависсимо!” — профессор сошел с кафедры и, вытираясь, сел между двух зрелых дам, которые замахали на него руками, раскачиваясь от смеха и удовлетворения”. Так как “Егор Абозов” — роман карикатур, одна из которых — на Бунина (в романе Волгин) — стала основанием для отказа в печатании в Товариществе издательства писателей в Москве, можно предположить, что прототипом полнокровного профессора послужил А. Ященко (Сандро), приятель Толстого 10-х — начала 20-х годов.

При временной удаленности, при полной несхожести как обстановки, так и толстовского профессора с нашим Никитой Елисеевым общим все же остался чисто русский, вероятно, ход разговора: что откуда произошло, кто кого породил и чем дело кончилось. Тон задал докладчик, выведя наших прошлогодних лауреатов Веру Павлову и Николая Кононова соответственно из Бунина и Куприна и взяв для примера “Солнечный удар” и “Морскую болезнь”. Не имея текста доклада перед глазами, по прошествии времени могу несколько сбиться, но суть помню: если “Солнечный удар” и вообще эротика у Бунина проистекают из почти религиозного отношения к половому акту как истинно человеческому в человеке и Вера Павлова следует тому же, то автор “Похорон кузнечика” со страхом и омерзением относится к плоти и плотским проявлениям, в частности к половым, напоминая об отвращении к половому акту персонажей “Морской болезни” — равно изнасилованной пассажирки и насильника-моряка.