Новый Мир ( № 4 2012)

о всеобщей участи, сплавленной с личной.

ОМ:Вот это и есть ответ на то, с чего ты начал: почему «эта книга так сильно действует на все чувства». Она говорит с последней ясностью и трезвостью о всеобщей участи. В этой книге особенно выделена одна тема поэзии ЕШ, поэзии, с одной стороны, необыкновенно разнообразной, с другой стороны — последовательно верной нескольким темам, выбранным автором еще в юности. В том, что особенно выделено в этой книге, ЕШ — поэт экзистенциального трагизма. Здесь выступает на первый план ужас жизни как таковой, обреченность всего рожденного. В одном стихотворении 1997 года это было сформулировано с классицистической отчетливостью, даже с некоторой торжественностью:

 

Тоска вам сердце не сжимала?

И безнадежность не ворчала,

Как лев на раненом осле?

И душу боль не замещала?

Так вы не жили на земле.

 

ОЮ:Я бы сказал, это звучит, особенно в конце, скорее по-тютчевски, то есть как романтический фрагмент подразумеваемой классицистической оды (о чем в свое время писал Тынянов). Вообще, Тютчев и Шварц — это особая тема, хотя «Маленькая ода к безнадежности» (1997) отсылает и к Жуковскому — Гёте с его «Кто слез на хлеб свой не ронял...». Вообще она была очень сознательна в определении историко-литературных связей своих стихов, много думала о них и всегда как бы жила в истории поэзии, причем не только русской.

ОМ:Одно из свойств стихов ЕШ, которое, кстати, не перечислено в ее тексте «Три особенности моих стихов» (там она называет четыре), — они как объектив фотоаппарата, фиксирующего все, что мы сами не видим — ни глядя на себя в зеркало, ни глядя друг на друга. Как бы помимо собственной наблюдательности автора, которая сама по себе достаточно сильна и проявляется и в других жанрах, в прозе, в письмах, в дневниках. Скоро будут опубликованы ее детские дневники, там есть место, где ЕШ формулирует взросление, переход из бесполого и бесстрастного детства — в темную чувственность юности. Я не знаю, кому это еще удалось — в таком возрасте — так четко сказать, кому удалось так четко обозначить эту границу в самый момент перехода этой границы. То, что ей это удалось, — в общем-то, совершенно исключительное событие.

И это свойство автора и стихов сохраняется до конца. Вот последнее фотографическое наблюдение над собой в стихотворении «Как флорентийский дюк», предпоследнем в книге:

Уже почти вовне,

Уже почти снаружи.

Глаза туманятся, мерцая,

Смотрят вчуже.