Новый Мир ( № 7 2000)

страшно поверить, что я — это бедный Сальери...

 

РУССКИЙ РОМАН

Все уже было, а слово найдешь — и жарко,

все уже знаешь, а пишется как во сне

русский роман: снег, рукавички, шарфик,

черные лестницы, белые скверы, снег...

— Не позвонила... — Ты не ответил... — Как ты?

— Вся обревелась... — Ты как снежинка... — Ах!..

— Может быть, в гости?.. — Рюмочки, люди, карты...

— Мы заночуем? — Узкий диванчик, страх :

вдруг нас услышат? — Где же ты? — Сладко, больно,

влажная простынь. Жар... — Принеси попить!.. —

Русский роман: в доме подружки школьной,

стены сшибая, спящих перебудить;

с мужем подружки — в кухоньке, под варенье —

рюмкой об рюмку, пьяной башкой в рассвет...

Русский роман: шепот и осужденье,

ропот и слезы... — Ты уже выпил? — Нет. —

Русский роман: стражи ночных общежитий...

— Мы заночуем... — Вот полотенце... — Вот

розовый венчик из разноцветных нитей

плюшевых ковриков и воробьиных нот.

Вот тебе венчик: крыша — на самой кромке

голубь с голубкой... — Не уходи, постой... —

Русский роман: тьма, полутьма, потемки,

больше Крестовский, нежели Лев Толстой.

Низкое небо, ветер, сигнальный прочерк...

Память-тетрадка: захочется — перечту.

Вот тебе венчик из разноцветных строчек

острых снежинок, круглых окошек “Ту”,

вот тебе венчик: связанный из тумана

узел сюжета, петелька, узелок

из твоего обмана — рычаг романа,

что при желании складывается в венок.

 

* *

*

Все восстановлено из праха...

Михаил Кузмин.

Все, что я слышу или же недослышу,

было Бетховеном... Мнится, давным-давно

тяжеловыйный желудь дырявит крышу,

тяжелорукая глина дробит зерно.

Эти пробежки — к свету или обратно,

эти рожденья: звука, тоски, ростка —

вышли из смерти сына, из кельи брата,

из воркованья кладбищенского молотка;

эти раздоры бытопорядка с миро-

сопротивленьем столь тяжелы сейчас

приговоренным к кисточкам и клавирам,

так напрягают крылышки наших глаз,

что разрыдаешься: ликам мешают лица,

веку — секунда, миг заслоняет год,

и для того, чтоб высмотреть ангелицу,

взмахом ресницы смахиваешь народ...

 

* *

*

“Из одра и сна воздвигл мя еси”,

убей мое тело, а душу спаси,

прикрой меня светом, раскрой мне тетрадь,

и душу укради, и сердце растрать...

А я свое тело — на скользкий полок

из досок тоски на гвоздочках тревог,

а я свои очи — в пустой потолок,

а свои ночи — в тугой узелок... —

всю жизнь в узелок, всю родню в узелок...

Вот Бог, я скажу им, а вот вам порог,

тропа на земли и тропа в небеси.

Из одра и праха воздвигл мя еси...

 

* *

*

В. С.

Я-то и прежде об этом не мог,

да и сегодня случайно:

вдруг я подумал, что родина — Бог,

в нас вырастающий тайно.