Оценивать эту книгу, повторюсь, и читать ее нелегко. Нелегко еще и потому, что вариантов подхода к оценкам и последующим выводам очень много. Можно говорить, например, о том, что мы впервые видим альбомные записи самого Корнея Чуковского, который с самого начала был полноправным участником “Чукоккалы”. В издании-79 его голос звучал лишь в развернутом комментарии, которым Корней Иванович пронизал перетасованные “по темам и временам” страницы альманаха. Собственных стихов, рисунков, буриме и вообще своих сиюминутных реакций — тут же, на соседней странице! — на чужие, только что записанные, в тот, как бы сейчас сказали,
проектон намеренно не включил.Можно говорить о том, что благодаря выходу этой книги мы имеем возможность впервые прочитать неопубликованных Блока и Мандельштама, полнее вообразить себе исторический и литературный контекст деятельности легендарного издательства “Всемирная литература” (1918 — 1925) или жизнь не менее легендарного Дома Искусств. Тут же порассуждать о дополнительных красках в петроградской атмосфере двадцатых или — в оттепельном хрущевском тумане. Или — о том, в каком виде отразился на страницах “Чукоккалы” грозовой климат растянувшегося на годы Тридцать седьмого. Вообще — о Времени.
Страницы этой книги, наверное, могли бы выразительно иллюстрировать чьи-нибудь эссе “О свободе” или “О тирании”. Я уж не говорю о том, что эта книга — своего рода прививка от пошлости, в которой, как писал у себя в дневнике Чуковский, “купается вся полуинтеллигентная Русь”. А можно — воспользуюсь проницательным наблюдением Ю. Карякина — подумать и о том, что “Чукоккала” способна помочь преодолеть “грех уныния”.