Новый Мир ( № 8 2002)

Собачья участь оказалась пробным камнем для проверки нравственного состояния поселка. “Вдруг нашлось множество доброхотов, кто заволновался судьбой бродячего кобеля”. Сердобольные соседки стали приносить псу миски с едой и ставить у личутинской калитки — это когда уже пес “переехал” на новое место, но упорно возвращался на старое тиранить семью, — словно нарочно приманивая сюда негодяя. Хорошо это или плохо? Ответ рядом: внимание к собаке резко высветило невнимание к тем, кто дал ей временный приют: “Никого не мучил „праздный” вопрос, а как живут за забором, какие заботы гнетут, что мучает ежедень, словно бы у нас, к примеру, был бесконечный праздник, словно бы заботы обходили нас стороною...”

Нет, заботы, конечно, не обходили, а мучили ежедень. Поселок-то, оказывается, не простой, а золотой, называется Переделкино. “С одной стороны, казалось почетным, что именно мы получили писательскую, крайне запущенную, — быстро оговаривается Личутин, — дачу в аренду и этим как бы достигли собой „отлички” от прочих, и наш статут сразу подскочил вверх”, — с другой же, выясняется, от этого произошло тут же множество обид: “Мы оставались чужаками... Мы не были людьми касты, слоя, сословия, кагала, ватаги, мы жили сами по себе, вроде бы подчиняясь власти во всем, но и не признавая ее внутренне, — вот за это и должны были платить”.

Получая дачу в Переделкине, Личутин рассчитывал повысить свой “статут”, но оказалось, его нагло надули, всучив сомнительную ценность: Переделкино “превратилось в неслыханную новостройку, сотку болотистой, поросшей дурниною земли вдруг превратили в настоящее сокровище, оценив ее в двести тысяч рублей, — и только потому... что в этих подмосковных борах жили советские писатели, нынче оплеванные и оболганные; оказывается, даже на этих клеветах, если их хорошо прокрутить биржевым спекулянтам, можно крупно нажиться”. Итак, беда номер один: Личутин позиционирует себя как “бедного”, а некто богатый, будь он хоть вовсе не писатель, покупает себе (цену см. выше) сколько хочешь соток и строит хоромы, которых честному писателю никогда не отгрохать. Беда номер два: “стерлись из кованого навечно, казалось, синодика великих имен Марков и Сартаков, Чаковский и Можаев, Катаев и Соболев”, а их место (надо полагать, и дачное) заняли “певцы Политбюро Евтушенко и Войнович, Вознесенский и Ахмадулина”.