Дина была татарка. Диана — было бы правильно, но все звали Динка. Ее маленькое смуглое личико в меховом капоре казалось совсем крошечным, и еще зубов не было. “Не растут! Витаминов не хватает!” — это Динка. Как взрослая объясняла. Вот у Ксаны — бронхит, гулять можно, но в школу — нельзя. “Прогульщица!” — это опять Динка. Ксана не обиделась, ей все сегодня прыгать хотелось, она прыгать любила, особенно как поглядела “Слон и веревочка”, и она взяла Динку за руки, и они запрыгали в одинаковых тупоносых калошах, надетых на валенки; еще холодно было, и лед на лужах потрескивал, когда они так скакали, держась за руки, и помпоны от Динкиного капора прыгали тоже. Это был мой капор, узнала Ксана, его бабушка Нина из своего воротника мне шила. Летом. Я еще читать не умела. Но Ксана этого не сказала. Она понимала, это не говорят. И потом, Динкин папа работал с ее отцом. Только у Ксаниного папы был кабинет и секретарь тетя Лариса, а Динкин папа сидел в котельной.
— А правда, что твоего папку снимают?
Динка перестала прыгать. Замерла, как при игре в штандер.
— Правда! Правда! Все говорят! И машину отберут. И квартиру. И все-все! И пайка у вас не будет. И колбасы копченой! И белой булки! И пирожных в корзинке!
И выдохнула. И показала язык. Малиновый. Острый, как у зверюшки какой-то. И черные бусины глаз, выглядывающие из-под великоватого для Дины капора, стали блестящими от возбуждения.
Ксана не знала, что означает — снимать, но догадалась, что обидно и плохо.
— Не ври!
Динка, вообще, была врунья. Обманщица. Ее даже в прятки не брали водить — она подсматривала. Эта же Динка рассказала Ксане, как получаются дети, и даже рисовала картинки в песочнице, потому что ее взрослый брат Адик женился, и она, Динка, теперь точно знает, потому что Адькина жена ходила голой. А теперь вот опять врет.
— Не слушай Динку, Ксана.
Это другой Динкин брат, Мухтар. Он был старше сестры и выше, но во дворе его звали Мухой.
— Ты же не веришь Динке? — сказал Муха и улыбнулся.
Он очень нравился Ксане — зубы у Мухи были ровные, белые, а глаза черные, но ясные, совсем не такие, как у Динки. И еще он лучше всех играл в волейбол.
Ксана покачала головой, и тут же увидела неуклюже продвигающуюся между двумя рядами осевших сугробов отцовскую машину, тяжелый “нэш”, и Лючина разглядела на заднем сиденье, и закричала-запрыгала:
— Лючин! Лючин!
А это был вправду он, и он уже вылезал на присыпанную песком дорожку с весенними наледями.
— Ты что, все не в школе?