Новый перевал

Наши баты выровнялись, пошли рядом, потом Шуркей оказался впереди нас. Глухонемой Семен подмигнул Василию: вот-де мы какие! Василий не любил, когда кто-нибудь его обгонял. В таких случаях он горячился, просил нас с Дадой приналечь на шесты и сам подпрыгивал при каждом взмахе. На этот раз я положила свой шест у правого борта и достала полевой дневник, усаживаясь так, чтобы удобнее было писать.

— Опять будете записывать, да? — разочарованно спросил Василий. — Я хотел обогнать Шуркея.

— Ничего, пусть идет впереди…

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Река Чукен. — Красный туман. — Дада. — Верхнее Богэ. — Сукпай-река. — Мафа, мафа! — Пристань Черинай. — Хозяйка горы Валя Медведева. — Вода прибывает.

К устью Чукена мы подошли перед вечером, когда солнце уже садилось за ближние горы. Широкая галечниковая коса, окаймлявшая левый берег Чукена и мысом вышедшая к Хору, быстро ожила, едва мы высадились на ней со всем своим скарбом.

— Гляди, какая вода есть — совсем чистая, — сказал мне Дада, когда мы, вытащив свой бат на косу, пошли осматривать Чукен.

Чукенская вода действительно очень прозрачна. Недаром и реку назвали так: чукэ — значит светлый.

Несмотря на вечернее время, можно было разглядеть пестрые камешки, устилавшие дно реки.

Интересно было бы пройти вверх по Чукену сейчас, хотя бы с рекогносцировочной целью, на оморочке и посмотреть, что это за река. Я вспомнила разговор с научным сотрудником Хабаровского института лесного хозяйства Федором Ивановичем Киселевым. Двадцать лет назад он, будучи таксатором, ходил по Чукену с экспедицией.

— Когда доберетесь до устья Чукена, — говорил он весной, узнав о нашей экспедиции, — обратите внимание, какая чистая вода в этой реке. И какая быстрая. Это очень порожистая река, стремительная, как водопад. Местами скорость ее доходит до пятнадцати километров в час.

Признаться, такой скорости мы теперь не заметили. Правда, здешние реки, по словам охотников, нередко возле устья укрощают свой бег, становятся плавными. Кроме того, с течением времени, много раз меняя русло, они изменяют и свой бурный характер. К сожалению, наш маршрут не предусматривал возможности побывать хотя бы в среднем течении Чукена, а намерение двигаться все время вверх по Хору как можно быстрее исключало даже короткую экскурсию по реке.

— Говорят, что Чукен зимой не замерзает? Это правда? — спросила я у Дады.

— Конечно, — ответил он и объяснял, что здесь хорошо бы развести норку, так как и условия долины и обилие кеты, погибающей поете нереста, благоприятствуют ее обитанию.

Чукен берет начало на западном склоне Сихотэ-Алиня и вливается в Хор у подножья высокой сопки. Мы расположились как раз напротив этой сопки, вершина которой закрыла от нас горизонт, откуда, из-за гребня ее, по всему небу разливался яркий закат. Это великолепное, незабываемое зрелище заставило всех нас выйти из палаток и долго смотреть, как глубокая котловина, в центре которой на отмели был раскинут наш лагерь, заполнялась красным светом. Сначала зажглись вершины деревьев над рекой, окрашенной в багрянец и золото, затем вспыхнули светлые крыши палаток, и вот уже и камни, и вода, и песок отливают этим необыкновенным холодным пожаром, и даже на кленовую трубку Дады ложатся его неяркие отсветы.

Дада стоял у самой воды, чуть поодаль от нас, мечтательно смотрел на небо и молчал. Джанси Кимонко был прав, когда говорил о нем, что старик не любит разговаривать. В самом деле, вот уже несколько дней мы плывем по реке в одной лодке, но я еще ничего не знаю о Даде, кроме того, что он был проводником у Арсеньева в его последнем путешествии и что в колхозе «Ударный охотник» Дада один из лучших охотников. Правда, за это время я успела заметить: Дада был человеком исполнительным, строгим, но никого не осуждал, и если между удэгейцами возникали порой конфликты, он никогда не вмешивался в разговор. Завоевать его расположение было нелегко. Однако молчание Дады никого не угнетало. Утром, отправляясь в путь, старик черпал веслом воду и пил с весла, подхватывая капли на лету и приговаривая:

— Эх, хорошо!

От устья Чукена долина реки, суживаясь, потянулась на север. Крутые, каменистые склоны правого берега с неровными обнажениями горной породы стали чаще вставать на пути. Мы пристали к левому берегу, и если бы Дада не сказал мне, что за кустами, недалеко отсюда, — бывшее стойбище Верхнее Богэ, никто бы и не подумал сойти на берег. Мы отправились смотреть стойбище, покинутое удэгейцами около двадцати лет назад. Ничего, кроме развалившихся амбаров и юрт, не нашли. Без тропы, пробираясь сквозь колючие кусты шиповника и малины, добрались мы до разрушенной юрты. Дверь от нее валялась в десяти шагах, балки давно подгнили и упали. Это все, что осталось от стойбища Верхнее Богэ. Кстати сказать, на карте, которой мы располагали, оно было помечено ниже Чукена, хотя Чукен мы миновали еще вчера. Пришлось внести исправления.