Новый перевал

На лугу, просторном, как футбольное поле, на зеленой траве уже белела его единственная палатка. Вскоре около нее появились и наши полотняные жилища. Художники приехали сюда вместе с Колосовским и, не теряя времени, работали.

— Кто у нас сегодня дежурит по кухне? — Колосовский хитро улыбнулся, повидимому не рассчитывая на ответ.

— Я дежурный, — живо отозвался Дима. — Но я не знаю, где можно разжечь костер.

— Костер будем разводить вот здесь, посредине. — Фауст Владимирович взмахнул рукой, очертив в воздухе круг перед палатками. — Но сегодня ужин готов.

Когда мы уже сидели за столом, пришли художники. Они только что вернулись из лесу. Шишкин сбросил шляпу и закрыл руками припухшие веки.

— Вы знаете, что творится в лесу? — проговорил он с отчаянием. — Комары совершенно заедают. Надо что-то придумывать, друзья мои!

Высоцкий засмеялся:

— Вы так сейчас говорите, Алексей Васильевич, как будто впервые узнали, что такое комар.

— Но тут не только один комар. А мокрец? Это же удивительная дрянь! Он лезет в глаза, в уши, в нос, забирается под воротник. Работать невозможно!

— Ничего тут не поделаешь, — заметил Колосовский, — привыкать надо.

После ужина мы прошли к радисту Владимиру Викторовичу Джиудичи. Он только что снял наушники, отложил в сторону микрофон и после передачи не сразу смог отдышаться. У него одно легкое. В годы войны он был стрелком-радистом в авиации и однажды во время боевого вылета получил сквозное ранение в грудь. Колосовский посмотрел на него сочувственно:

— Знаете что, Владимир Викторович, я думаю, вам не нужно работать на передаче с микрофоном.

— Ничего, — улыбнулся Джиудичи. — Зато живой голос не то, что ключ. Давайте-ка послушаем вашу станцию.

Коротковолновая радиостанция, отданная на вооружение нашей экспедиции, стоит на столе. Она очень удобна при переноске, проста в управлении и питается от ручного генератора. Прекрасная настройка ее позволяет работать на расстоянии до девятисот километров. Джиудичи откинул крышку футляра. На передней панели управления расположена вся ее несложная арматура. Кто-то взялся за ручки генератора, комната наполнилась ровным гудением. Ожили приборы, заговорил репродуктор, послышался знакомый голос хабаровского диктора.

— С такой станцией можно итти далеко, — заметил кто-то. — Только вот рабочую силу нужно иметь, чтобы вертеть эту машину.

— Значит, ваши позывные Тайга? В случае чего будем выручать вас, — подмигнул Джиудичи. — Тайга. Это хорошо.

Утром собрались все участники экспедиции. Чтобы послушать радио, Шишкин и Высоцкий сегодня дольше обыкновенного задержались с выходом в лес. Обычно с утра, нагрузившись этюдниками, подрамниками, мольбертами, они уходили на целый день.

В первые дни, когда они появились в Бичевой, было ненастье. Художники писали в дождь, развернув, на удивленье местным жителям, свои огромные брезентовые зонты, до двух метров в диаметре. Между прочим, зонты эти, подготовленные еще ранней весной, неоднократно были испытаны под проливными дождями, под водосточными трубами. Художники готовились к экспедиции тщательно. Предусмотрели все необходимое для похода — от складных стульчиков до палаток и специальной одежды. Теперь их усердие вознаграждается при любой погоде.

— Ах, проклятые комары! Мешают работать. Понимаете? — Шишкин надел фетровую шляпу. — Я вот попробовал усовершенствовать свой головной убор, но, знаете, все-таки не то.

«Усовершенствование» состояло в том, что к полям шляпы он пришил белое полотно. Спускаясь на плечи, оно прикрывало шею со всех сторон. Концы соединялись на подбородке. Оставались открытыми только глаза и нос.

— Могу предложить вам сетку, — шутя отозвался Колосовский.

Но Шишкин уже не слышал. Его высокая, чуть согнутая под тяжестью поклажи фигура, преображенная таежным костюмом, вызывала добродушную улыбку всякий раз, когда он отправлялся «на этюды». Рядом с ним шагал Василий Николаевич Высоцкий, низкорослый, коренастый, точно так же обвешанный сумками, этюдниками, в такой же фетровой шляпе, только без всяких приспособлений. Он считал для себя вполне удобной черную, наглухо застегнутую косоворотку.

— Меня комары не кусают, может быть, потому, что я на них не обращаю внимания. Понимаете? — говорил Высоцкий час назад, глядя, как Шишкин, пристроившись на верхней ступеньке лестницы, шил себе нарукавники.

Днем я увидела их за работой… Недалеко от села, вниз по Хору, сверкнула широкая галечниковая коса. Она как бы сбежала с крутого обрыва и полукругом уперлась в воду, шумящую на перекате. Напротив косы, у подножья живописной сопки, — устье Матай — реки, берущей начало в отрогах Сихотэ-Алиня. Эту сопку художники назвали «сопкой Надежды». Смысл названия был прост. Первые хорские пейзажи, навеянные ее прекрасным видом, обещали плодотворное лето.

Еще издали можно было заметить два больших зонта, отстоящих друг от друга на почтительном расстоянии. Под их широкими полотняными куполами художники писали этюды. Увлеченные своим занятием, они забыли о костре. Чайник давно вскипел. Шишкин первым поднялся из-за мольберта.