Новый старый год. Антиутопия

– Так это вас, что ли, Милославский в оргкомитет отобрал? – спросил он, критически оглядывая нас с головы до пят.

Мы дружно закивали головами.

– Мог бы кого-нибудь и получше найти, – проворчал старшекурсник. – Но так и быть, коней на переправе не меняют. Слушайте мою команду, мужики. Сейчас вы быстренько сбегаете в соседнее пятое общежитие и получите в Ленинской комнате противогазы для нашего этажа. Скажите, что Котелкин прислал. Этого будет достаточно. Усекли? Давайте пулей, одна нога здесь, другая там.

Андрей вышел на «пятачок» – широкое место, где коридор делал поворот, там на ящике с песком под пожарным щитом сидел бородатый сорокалетний мужик.

Котелкин спросил его:

– Скоро?

Мужик с важным видом посмотрел на часы и сказал:

– Ровно в полночь и начнем.

– Слышали? – страшным голосом прокричал Котелкин. – Ровно в полночь. У вас осталось пять минут. Бегом.

Мы со всех ног кинулись в соседнее общежитие. Как вихрь ворвались в него. За столом дремала поддатая вахтерша. И лишь уборщица мыла пол в фойе.

Она принялась орать, что мы затоптали весь пол, и ей придется снова его мыть. На что мы ответили, что сейчас, бабка, такое начнется, что тебе придется все общежитие перемывать заново. Чем глотку драть, лучше проводи нас быстрее в Ленинскую комнату. Нам противогазы нужно срочно получить.

Уборщица посмотрела на нас, как на психов, сбежавших из лечебницы. Но ответить не успела, потому что на пороге нарисовался Котелкин и заорал на нас:

– Идиоты! Я в какое общежитие вас посылал? Не в пятерку, а в шестерку! Уши мыть надо. А ну быстро за мной!

И бросился бежать к другому общежитию. Оно стояло особняком от наших двух. Шел проливной дождь. Дул сильный ветер, обрывая с деревьев последние листья. Мы промокли до нитки, но продолжали бежать за Котелкиным. А он все дальше отрывался от нас. У него был первый разряд по легкой атлетике. Но в нескольких метрах от шестого общежития Андрей резко повернул на проспект Ленина и еще больше прибавил скорость. Мы старались не отстать от него, но у нас это плохо получалось. Сделав круг почета, он нырнул в нашу общагу.

Когда мы, все мокрые и запыхавшиеся, поднялись на четвертый этаж, на «пятачке» нас встретила толпа народа. Все старшекурсники вывалили из своих комнат посмотреть на идиотов, бегающих среди ночи по городу за противогазами. Все дружно смеялись, показывая на нас пальцами. А громче всех ржал вот этот субъект, заместитель редактора вашей газеты.

Вспомнив о минувших подвигах, мужики заржали как кони, показывая друг на друга пальцами, а женщина смотрела на них непонимающими глазами.

– Может быть, у меня совсем нет чувства юмора. Но я, правда, не знаю, где здесь смеяться. Гражданская оборона – нужное и ответственное дело. В наших студенческих общежитиях такие учения постоянно проводятся. И не только в них. А практически на всех предприятиях и учреждениях. И никто над этим не смеется. Не пора ли позвонить в гараж и вызвать машину?

Друзья дружно запротестовали.

– Ты что, Ксюшенька, мы только разговорились, а ты нас хочешь лишить удовольствия в кои веки пообщаться? Может, никогда больше не увидимся. Дай хоть сейчас душу отвести, – взмолился Милославский.

– Вы как знаете, а я умираю, хочу спать, – заявила переводчица.

Женька предложил ей занять его спальню, а они, когда наговорятся, лягут спать на диване.

– Я даже найду для вас чистое белье, – пообещал Евгений.

– Уговорил, красноречивый, – сказала женщина, сладко зевнув.

Сопровождаемая суетящимся хозяином, она вышла из кухни, забыв на подоконнике свою сумочку, в которой портативный диктофон записывал все сказанное в этот вечер на кухне.

– Ух, уложил-таки твою конвоиршу, – заговорщицки прошептал Женька, закрывая за собой дверь на кухню. – Я как тебя сегодня послушал в редакции, во мне что-то перевернулось. Понимаешь, когда изо дня в день в тебя вдалбливают идеологическую чушь, невольно начинаешь в нее верить и постепенно становишься таким же зомби, как и все остальные. У нас уже образ мышления стал совсем другим. Мы уже разучились думать, как свободные люди. У меня мозги теперь работают только в одном направлении – как бы доходчивее донести до обывателя решения Фронта и оправдать их с точки зрения человеческой морали.

– И как, успешно? – иронично спросил австралиец.

– Если бы не получалось, не дослужился бы до заместителя главного редактора. Это молодым журналистам, выросшим на свободе слова, трудно было переучиваться. А нам, старикам-то, что? Просто закончилась затянувшаяся стажировка в буржуазной печати, и все вернулось на круги своя. Мы уже и сводки по надоям молока на фуражную корову по районам печатаем, и за кормоединицы на условную голову скота боремся, как встарь. Но и новую статистику тоже даем: сколько коров, свиней возвращено в общественное животноводство. Наших читателей сейчас это очень интересует. Потому что жрать нечего.

– Кстати, а где твоя предшественница, Галина Ласкина?

– Там, – Милославский поднял глаза к небу.

– Как это случилось?