Новый старый год. Антиутопия

– Не торопись, коллега. До Рождества мы с Харитонычем как-нибудь протянем. Вода у нас есть, сухари тоже. А спать и по очереди можно. Один спит, а другой за кнопочкой смотрит. Вдруг вы сдуру сунетесь. Тогда придется нам нажать на кнопочку.

– И неужели ты, Саныч, сможешь сделать это? Ведь, как мне объяснили, сотни тысяч, миллионы людей могут погибнуть. Это не то что убить одного человека. Здесь надо совсем сумасшедшим быть. Некоторые даже говорят, что после такой встряски Земля может сойти со своей орбиты. И тогда вообще – полный абзац!

– Но вы же, Михалыч, тоже нас тысячами и миллионами изводили. И ничего. А почему нам этого нельзя сделать?

– У тебя же тоже есть семья, дочь. О них хоть подумай, если других не жалко, – урезонивал террориста полковник.

– Ты о моих, Сергей Михайлович, не беспокойся. Ты о своих лучше подумай. Мои уже далеко отсюда. А за Землю ты не переживай. Она, бедная, и не то за свою историю видела и стерпела. Бог даст, и на этот раз пронесет.

Полковник отнял ухо от двери. Его заместитель вопросительно посмотрел на баллон с отравляющим веществом. Но Сергей Михайлович отрицательно покачал головой.

В аэропорту Юрия Ивановича провели в депутатский зал. До окончания регистрации на московский рейс оставалось двадцать минут. Вездесущий Петр Павлович усадил своего патрона в мягкое кресло и, оставив его на попечении пяти охранников, сам побежал к начальнику аэропорта за билетами.

Удивительное дело! Но вчера в агентстве Аэрофлота ему не продали заранее забронированные билеты. И хотя он заказывал четырнадцать мест, а выкупить хотел лишь двенадцать билетов (дочка шефа со своим муженьком-затейником оставались в Обске), у него ничего не получилось. Начальница агентства, когда он, возмущенный донельзя, вломился к ней в кабинет, лишь удрученно развела руками.

– Нет у меня ничего. Все билеты сегодня расхватали. И не только в Москву. На все рейсы, – взмолилась женщина.

– А броня обкома?

– Ее два часа назад снял генерал-губернатор.

– Дайте мне телефон. Я позвоню ему, – привычным приказным тоном сказал московский чиновник.

Но ни сейчас, ни потом он так и не смог дозвониться до генерал-губернатора. Ни по служебному, ни по домашнему, ни по сотовому телефонам. Первые два молчали, а сотовый был все время занят. Лишь поздно вечером в особняк Веселого позвонил помощник первого лица в области и поинтересовался, решили ли они проблему с вылетом. Разъяренный Петр Павлович отвел душу на коллеге, вылив на него всю желчь, которая скопилась в нем за новогодние праздники в Обске. Будто бы этот самый Сизов был повинен в том, что ему, столичному эстету, пришлось драть в новогоднюю ночь сорокалетнюю толстую повариху из Дома отдыха, и в том, что нежданно-негаданно выползла проблема с билетами, и в том, что ужасно болела, прямо раскалывалась голова с тяжелого похмелья.

– Да, завтра нелегко будет улететь. Но ничего, мы что-нибудь придумаем. По крайней мере, Юрия Ивановича и вас в столицу отправим. У генерала осталось два резервных места, – попытался успокоить его Сизов.

– Что?!! – взорвался помощник секретаря ЦК. – Вы хоть представляете, о чем вы говорите? На днях состоится Пленум Центрального Комитета. А в вашем долбаном городишке останутся все секретари, все помощники Юрия Ивановича. Наконец, охрана. Вы представляете, что из‑за вашего разгильдяйства под угрозу ставится безопасность второго лица в партии и государстве!

– Это все, что я могу для вас сделать, – спокойно ответил Сизов. – Советую вам не медля позвонить в Москву и вызвать в Домодедово дополнительную охрану. А здесь мы вас проводим. Генерал-губернатор лично хотел проводить Юрия Ивановича, поэтому завтра заедет в аэропорт попрощаться. За полчаса до вылета обратитесь к начальнику аэропорта, у него будут ваши билеты. Всего доброго!

Петр Павлович хотел еще сказать что-нибудь обидное и резкое на прощание, но на том конце провода положили трубку.

Перед кабинетом начальника аэропорта было настоящее столпотворение. Причем в очереди давились не какие-нибудь работяги, а люди весьма солидные, занимающие далеко не последние места в новейшей табели о рангах. Норковые и пыжиковые шапки, добротные зимние пальто из шотландской шерсти, кожаные плащи у мужчин и роскошные шубы – из соболя, чернобурки, горностая, норки – на женщинах. Причем все дамы с головы до пят были обвешаны мыслимыми и немыслимыми драгоценностями, словно новогодние елки. Будто бы и не было никакой революции! И это вовсе не жены и любовницы «красных» директоров, а недобитые новые русские буржуйки, как крысы, бегущие с тонущего корабля.

Такие же картины он наблюдал в Шереметьево‑2 в первые дни народных волнений. Только бизнес-леди одевались скромнее.

– У вас нет лишнего билетика?! – кинулся к нему мужчина в пыжиковой шапке, когда Петр Павлович достал свой бумажник. – Даю сто золотых монет за билет!

Московский гость так и оторопел. Сто золотых! Это же по нынешним временам целое состояние!

– Да мне самому нужны билеты, – признался он.

– А! – безнадежно махнул на него пыжик и вновь устремился в толпу.