Новый центр

Я пожал плечами, показывая, что не знаю, куда мне ехать. Так оно и было на самом деле: десять месяцев назад я приехал сюда, и чем дольше жил здесь, тем мне больше хотелось думать, что территория — это и есть весь мир. А если я так не думал, то начинал испытывать страх перед всем миром.

— Насколько мне известно, ты приехал из Аахена. Это ведь довольно далеко отсюда. Достаточно далеко.

Я вытер слезы и высморкался, прежде чем ответить.

— Я родом не из Аахена. Я родился во Франкфурте. А в Аахене я просто работал последнее время. Я был коммерсантом, — добавил я после короткой паузы с ноткой абсолютно идиотской гордости в голосе.

Ритц улыбнулся.

— У тебя ведь наверняка там остались друзья, — сказал он, — к которым ты можешь приехать в гости. Ты ведь здесь не так уж давно живешь.

— Да.

— Может, просто возьмешь и съездишь туда? Библиотека две недели без тебя уж как-нибудь обойдется, сейчас, когда…

Он не стал продолжать.

— Ты хотел сказать: сейчас, когда все уже закончено.

Он кивнул.

— Да, сейчас, когда все уже готово. Это факт, с которым приходится смириться.

Я напомнил ему тот день, когда я приехал и мы вместе с Зандером повстречали его во время первой же прогулки по территории. Я напомнил Ритцу его слова про замкнутые системы, которые гибнут от собственной беспросветности.

— А мы вовсе не замкнутая система, — сказал он. — Просто здесь скоро все будет готово, фаза становления приближается к концу. Я думаю, что именно это тебя и печалит.

— А тебя нет?

— Да что там я. Меня это уже не очень затрагивает, поверь. Я скоро умру. Всего несколько месяцев осталось.

И когда я испуганно уставился на него, разумеется, в полном замешательстве, как бывает, когда тебе сообщают такую новость, да еще так элегантно, мимоходом, — он сказал:

— Согласен, звучит слишком сурово. Когда будешь записывать в дневник, не пиши: «Ритц скоро умрет». Лучше напиши: «Его жизнь приближается к концу».

— Я не веду дневников, — ответил я.

Тут дымчатая пелена прорвалась, и июньское утро засияло во всей своей красе.

26

Анархиста, который вез меня на вокзал, звали Магнус Мюленс, и он был по меньшей мере лет на десять меня моложе. Приятный молодой человек, подумал я, и тут же помотал головой, осуждая самого себя, поскольку в свои тридцать шесть употребляю выражение «молодой человек». Меня везла не та старая колымага 1980-х годов, которая хотя еще и стояла где-то на территории, но уже никуда никого не возила. Анархисты купили этой весной сразу две машины, Vito 2013 года и General 2022 года, которую выпускали только в последние пять лет правления хунты. Сейчас мы ехали на Vito, и Магнусу надо было на обратном пути переделать еще кучу дел, в том числе и сделать закупки.

— Ты ведь наверняка против супермаркета, — начал я, просто чтобы что-то сказать. — Во всяком случае должен быть против.

— Совсем не должен, — парировал Магнус, переключая правой рукой кнопки радио. — Никто нас не принуждает.

— Наверное, вы против из-за того, что тогда не будет всех этих поездок за товарами. Ты ведь наверняка любишь иногда выезжать в город.

Он продолжал искать подходящую музыку, но успел бросить на меня ироничный взгляд.

— Постой, в город выехать я могу всегда, когда захочу. Закупки тут ни при чем. В конце концов, мы ведь тут не в тюрьме, правда?

Похоже, он наконец-то нашел нужную музыку. Я был несколько удивлен, услышав «Немецкий реквием» Брамса, я-то думал, он ищет «Кул Слайс», «Мангапоп» или, на худой конец, «Хип-Хоп-Олдиз». Я поймал себя на том, что опять назвал его про себя «молодым человеком» и заранее составил себе о нем представление.

— Что касается супермаркета, — сказал он, расслабленно откинувшись на спинку сиденья, — то мне абсолютно все равно. Я ведь не догматик.

Конечно нет, подумал я. Кто вообще будет говорить о себе самом, что он догматик, за исключением разве что отдельных оплачиваемых теологов нашей единоспасающей Церкви?

— А кто же ты?

— Сам не знаю. Я пока еще не могу этого знать. Слушай, мне было девять, когда эти чуваки пришли. Хунта, я имею в виду.

Я быстро подсчитал: ему сейчас двадцать пять.

— Конечно, я был в отрядах «Гейм Бойз», потом еще год в «Серой Гвардии». Но потом отца запихали в тюрягу и меня вышвырнули из «Гвардии», мне как раз тогда шестнадцать исполнилось. У матери была работенка в «Галерее», на двоих едва хватало. О’кей, были столовки для бедных. Ясное дело, эта недобитая серо-зеленая падаль до конца своих дней будет нам твердить, что при Генерале хоть столовки для бедных были.

— Точно, — согласился я, — это как с автобанами.

— А что с автобанами?

— Да неважно, — ответил я. — Ты слишком поздно родился[87].

Да и сам я — тоже, подумалось мне.

— Ну а кроме столовок?